​Лидер «Архнадзора» Рустам Рахматуллин: «Господа не придут…»

27 апреля 2016
Культура


В Казани с 21 по 25 апреля проходил IV съезд градозащитных организаций России. Его предваряла конференция «Сохранение историко-культурного наследия – фактор национальной безопасности. Наследие и туризм». Это первый слет представителей Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры (ВООПИиК), прошедший за пределами Москвы и Санкт-Петербурга.

В столицу Татарстана съехались представители 30 городов РФ. Гражданские активисты представляли Санкт-Петербург, Москву, Самару, Нижний Новгород, Томск… Активное участие приняли в работе съезда сенатор-градозащитник, член Совета Федерации Сергей Рыбаков, руководитель управления Министерства культуры России по ПФО Светлана Володина, первый зампредседателя центрального совета ВООПИиК Артем Демидов, координаторы известного на всю страну «Архнадзора».

С лидером влиятельного общественного движения «Архнадзор», писателем, москвоведом, культурологом Рустамом Рахматуллиным поговорил корреспондент «Казанского репортера».

– Рустам Эврикович, на первый взгляд, на съезде было много «буквоедства», то есть очень серьезное внимание уделили законодательным нововведениям. Как вы оцениваете результаты форума?

– Речь о наших предложениях и возражениях, которые мы хотели внести в наш базовый федеральный закон №73 «Об объектах культурного наследия», очень важным было обсуждение поправок и в смежном законодательстве – в Градостроительном кодекс и в сфере, регулирующей закупки, определяющей систему оценки аварийности жилья и так далее. Законотворческая сессия для меня представляется самой важной. Как и то, что в работе съезда принимал участие куратор охранного законодательства в Совете Федерации Сергей Рыбаков, который глубоко в теме. Надо было оценить, в какой стадии находится законодательство со времени предыдущего съезда. Не всегда мы придерживаемся единого мнения, довольно часто они у нас расходятся. Разные города и регионы по-разному адаптируются к установкам закона. Но в Казани нам удалось по многим пунктам достичь согласия.

– Над градозащитным законом работа идет не первый год, его постоянно дополняют. Неужели он никогда не примет идеальную форму?

– Прихожу к выводу, что она никогда идеальной не будет. Законотворчество, как я понимаю, процесс непрерывный, и не только потому, что люди входят во вкус. У кого-то есть усталость от новаций, от необходимости адаптироваться к изменениям. «Архнадзор» с 2009-2010 года вносил поправки, но они несколько лет лежали без движения, теперь они приняты и, несомненно, в целом улучшат ситуацию. Дальнейшее улучшение неизбежно.

– Звучит оптимистично. Однако на съезде неоднократно говорилось о необходимости неких усилий, чтобы закон заработал. Как этого добиться?

– Здесь надо говорить не столько о помощи отдельных юристов, среди градозащитников есть профессионалы, они – с нами. Но в первую очередь надо говорить о проявлении политической воли. Воли тех, кто принимает решения. Необходима воля правоохранителей, чтобы они проявили к теме сохранения наследия профильный интерес. Речь о создании неких структур. Понимаю, звучит, как утопия… И все же есть ведь где-то на свете экологическая полиция, экологическая прокуратура? А нам нужна градозащитная полиция, да и прокуратура градозащитная не помешала бы. В Москве, например, появилась туристическая полиция. Это, конечно, другое направление, в ее компетенции навигация по городу и помощь туристам, то есть не вполне наш профиль. Но почему бы и с этой стороны не попробовать зайти? Возможно, пора ставить вопрос о создании властной структуры, которая занималась бы только сохранением наследия.

Рустам Рахматуллин: "Нам нужна градозащитная полиция, да и прокуратура градозащитная не помешала бы..."

– Какая же утопия? Наоборот, насущная необходимость. Вот член Совета Федерации Рыбаков с трибуны съезда сказал, что ситуация в стране ужасная. Правда, в сторону Татарстана он сделал реверанс, сказав, что наш опыт – передовой.

– Исключений, тем не менее, нет. Все регионы в сходном состоянии. Есть города, в основном малые, которые могут представлять собой полюс сохранности (скажем, Гороховец, Елец и некоторые другие), но в целом ситуация с сохранением наследия катастрофическая. Чем насыщеннее регион, чем он ближе к центру исторической жизни России, тем он в более печальном состоянии. Это статистически очевидно.

Мой оптимизм касается только подвижек в законотворчестве. Но у нас нет концептуальной стратегии в области охраны наследия. Скажем, до сих пор нет стратегического решения по русской сельской усадьбе. Потому что нет закона о реституции. А поскольку прежние хозяева не вернутся, то запустение будет только нарастать. Я говорю об усадьбах, спасенных в советское время от революционного вандализма или от военных разрушений. Мы сейчас наблюдаем такое отложенное продолжение 1917 года. Из таких усадеб сейчас массово съезжают социальные и военные учреждения – госпитали, санатории предприятий, ведомственные дома отдыха и пансионаты, лечебницы, детские сады. Процессы отселения нарастают. Мы видим лишь несколько частных решений, осуществленных в ручном режиме, но системы охраны этих объектов наследия как не было, так и нет.

Есть и такая категория наследия, как бесприходные, то есть заброшенные храмы. Их десятки, если не сотни на русском Севере, или там, где уже нет совершенно жилья, заброшены деревни, либо до них добраться можно лишь зимой. Но если пустой храм, расположенный неподалеку от населенного пункта, хотя бы понимает, кого ему ждать, то храм на северном болоте вряд ли уже кого-то дождется.

Другая категория памятников – комплексы заброшенных промышленных районов. Сама промышленность сокращается, но даже действующие заводы предпочитают въехать в новые корпуса, а до старой территории и стен никому нет дела. А ведь в них можно вдохнуть новую жизнь – устроить лофты, творческие центры. В столицах такой подход – освоение и перепрофилирование комплексов зданий – мы иногда наблюдаем. Но на периферии старые корпуса предпочитают не перестраивать, не адаптировать под запросы современности, их судьба предрешена. Их ждет тотальный снос. То есть старые промышленные зоны во всех российских регионах – это кандидаты на уничтожение. Самое прискорбное, что население поддерживает такие решения. Куда ни посмотри, в общем, группы памятников – в зоне риска. И в этом смысле ничего хорошего ожидать не приходится.

Рустам Рахматуллин: "Вы только представьте, к каким непредсказуемым последствиям приведет реституция промышленных объектов. Это же гарантированная стрельба!"

– Правильно ли я поняла, что вы – сторонник реституции?

– Что вы. Господа уже не вернутся… Но я бы применил реституцию выборочно, например, отдал бы усадьбы или дома потомкам прежних хозяев, которые решают своей фамилией отвечать за наследство. Здесь, пожалуй, я действительно сторонник передачи в их руки владений предков. Даже если у наследника нет ни рубля, он все равно будет искать средства на восстановление родового гнезда, и тогда между обществом и инвестором такой человек станет тем посредником, каким не сможет и не может быть государство. Понимаете? Наследник и будет отвечать за эту связь! Пока у меня перед глазами только три примера, и все в Москве. Во-первых, дом в Староконюшенном переулке покойного Александра Пороховщикова, который взял в 1995 году дом своего прадеда в аренду на 49 лет и провел в нем полную реставрацию. Второй пример – потомок декабриста Сергея Муравьева-Апостола, Кристофер, который восстановил фамильный деревянный дом на Старой Басманной улице. Он добился права проживать в семейной усадьбе, стал лауреатом конкурса «Культурное наследие» в номинации «Владелец», но до сих пор не получил дом в собственность. Третий эпизод – реставрация Китайского чайного дома на Мясницкой улице потомками его владельца, Сергея Перлова. Мне кажется, этот опыт можно было бы распространить и в регионах, предоставляя потомкам впоследствии преимущества при дальнейшей приватизации зданий. Это и к сельской, и к городской усадьбе относится. Но надо понимать, потомков не так уж и много, а наследие старины – огромно.

– Допустим, не каждый наследник готов вложиться в реставрацию родового поместья или дома. Но вот же – по всей России стоят брошенные храмы. Не слишком-то РПЦ стремится взять их под свою опеку.

– Храм все равно дождется, рано или поздно, он оживет. Это вопрос времени, ресурсов и организации приходской жизни. Здесь я все равно вижу некий вектор развития. Но полной реституции, конечно же, в России никогда не будет. Вы только представьте, к каким непредсказуемым последствиям приведет реституция промышленных объектов. Это же гарантированная стрельба!

Комментарии

Присоединяйтесь к нам в соцсетях!