Владимир Милов: ​«Дальше будет интереснее»​

05 апреля 2016
Интервью


К чему может привести утечка конфиденциальных документов панамской юридической компании, почему ПАРНАС имеет реальные шансы сформировать фракцию в Госдуме по итогам сентябрьских выборов и чем Татарстан близок к Северному Кавказу, в интервью «Казанскому репортеру» рассказал один из лидеров Демократической коалиции, бывший замминистра энергетики России Владимир Милов. Он также поделился мнением, почему именно Михаил Касьянов возглавит список демократов на выборах, как стоит относиться к праймериз «Единой России» и для чего Кремлю партия «Правое дело».

– В конце прошлой недели Международный консорциум журналистов-расследователей и Центр по исследованию коррупции и организованной преступности опубликовал расследование, в котором указывалось, что несколько высокопоставленных российских чиновников, депутатов, губернаторов, силовиков и их близких родственников являются владельцами тайных офшоров в Панаме и на Британских Виргинских островах. Полученные данные основаны на документах панамской юридической фирмы Mossack Fonseca, оказывающей услуги по регистрации офшорных компаний. Ваше отношение к этому расследованию?

– Это очень серьезная штука. К сожалению, большинство людей так и не научились разбираться в экономике. Там фигурирует цифра два миллиарда долларов. Надо понимать, что это только кэш, который проходил через эту фирму и который удалось поймать. Это очень много! А рядом с двумя миллиардами есть цифра 18 миллиардов. То есть из этой фирмы два миллиарда проходили наличностью, а на 18 миллиардов было активов. Представляете, что это такое? Это богаче любого российского лидера из списка Forbes. И это точно не виолончелист!

В результате расследования стало понятно, что огромное количество бизнесменов и чиновников, которые завязаны в каком-то коррупционном бизнесе, сливало туда все, как в некий общак. Это было что-то вроде повинности – обязательно сдавать папе. Это тот самый случай, когда мы долго телескопили-телескопили космос, чтобы поймать сигнал инопланетян, а тут мы его поймали. Конечно, фантастика, что это все вскрылось. Более того, я уверен, что за этой панамской схемой стоит много чего еще. Есть, видимо, целый ряд других контор, которые пока не вскрыты. Масштабы этого дела огромны! Это не два миллиарда долларов (это просто наличка, которую удалось высветить), а реально уже видно, что там активов минимум на 20 миллиардов долларов, а скорее – сильно больше.

– Как вы думаете, кто стоит за «сливом» всех этих данных?

– Это была очень серьезная работа. Я так понимаю, что некоторое время назад была поставлена задача начать предметные раскопки о том, где они держат деньги. Это не результат разового «слива» – это результат раскопок. «Слива» просто так не бывает – на него должен быть заказ. Поскольку этот мир очень коррумпированный, продажных людей всегда можно найти. Раньше просто не было запроса на это. Мы видим по ресурсам, которые были на это затрачены, по количеству журналистов, которые работали над расследованием, что заказ был очень серьезный. Нашлись те, кто это продал. Вот и все.

– Стоит ли ожидать какой-то реакции в нашей стране? В Исландии, например, около 20 тысяч человек вышли на митинг.

– В России сейчас это вряд ли на что-то повлияет, но повлияет в будущем. Как бы нам ни хотелось, чтобы народ начал влиять на политическую систему, политические изменения будут достигаться во многом внутриэлитными процессами. Мы видим, что за последние несколько лет произошло обрушение внутриэлитного путинского консенсуса. Первое – мы рассорились с цивилизованном миром и ходим под санкциями. Для многих лояльных людей в этой системе это неприемлемо – они не хотят ссориться с Западом. Второе – мы ввязались в войну, причем не в одну. Многие люди в эстеблишменте очень злы на это, поскольку хотят мирного проедания наших богатств. Третье – внутриполитическая ситуация двинулась семимильными шагами в сторону гражданской войны. Это связано, прежде всего, с убийством Бориса Немцова. Он был яркой фигурой из эстеблишмента. В путинской системе всегда было много людей, которые говорили: «Окей, мы на все это согласны, но давайте без крови». Но эта черта была пройдена, а теперь им еще и офшоры всем вскрыли.

Очень многим людям становится в этой системе неуютно. Причем пострадавшим, скорее всего, будет не папа, а именно они. Какой-нибудь Улюкаев, который тоже засветился в этом расследовании. Само качество эстеблишмента очень низкое, и поднять какой-то бунт они не способны. Но я думаю, что это расследование очень сильно подорвало позиции Путина внутри, и доверие к нему как к лидеру, который может держать ситуацию под контролем, снизилось. Раз он их больше не защищает, так зачем он тогда им нужен? Когда в этой системе потеряно доверие к первому лицу, это обязательно сыграет роль. Не сегодня, так послезавтра.


– В своем недавнем интервью вы, говоря об экономическом кризисе, сказали, что «приоритет правительства – контроль над огромными активами». Дескать, власть боится отдать их частным компаниям, поскольку опасается потерять политический контроль. Однако же ситуация в экономике, которая есть сейчас, также может стать фактором потери контроля. Какой же тогда выход из сложившейся ситуации?

– Выход – ослаблять и пытаться децентрализовать эту систему по всем возможным фронтам. То есть создавать огромное количество возможностей для того, чтобы отлаженная за десятилетия вертикаль переставала работать и начала давать сбои. Например, избрание оппозиционного губернатора Левченко в Иркутске. Да, он коммунист, но есть две принципиально важные вещи. Первое – он резко снизил финансирование пропаганды и государственных СМИ, тем самым обстановка стала, конечно, не совсем свободной, но сильно другой. Второе – Левченко стал возвращать прямые выборы на местном уровне, а это дается непросто. «Единая Россия» против – идет борьба, но это превратилось в серьезный фактор децентрализации вертикали власти.

Представим, что «Единая Россия» теряет большинство в Госдуме, появляется демократическая фракция, которая ставит вопрос о серьезной борьбе с монополизмом на крупнейших рынках, например, в «Газпроме», РЖД или банковском секторе. Это будет очень легко – мы даже с коммунистами или с другими партиями по этому вопросу во многом найдем общий язык. В этой ситуации, когда мы обсуждаем такие вещи, многие люди смотрят на это в бинарном режиме: либо модель «суперцентрализованное сегодня», либо «счастливое конкурентное будущее завтра». Нет, это медленный процесс в режиме перетягивания каната. Он, скорее всего, будет тянуться годами. Грубо говоря, мы предыдущие 15 лет строили вертикаль, а сейчас настало время ее разбирать, потому что она не работает, доведя экономику до крупнейшего кризиса за 20 лет.

Это будет непростой разбор, который связан с большим набором шагов по политической децентрализации и по снятию навеса государственной пропаганды, возврату местных выборов и приходу новых игроков в парламент. Таких элементов будет много, и в итоге это все поспособствует тому, что политическая, экономическая и медийная вертикали будут заменяться более конкурентной средой. Однако не стоит ждать какого-то обвального процесса в этом вопросе.

– Есть такие крупные монополисты, как «Газпром» и РЖД. Всем давно уже понятно, что в этих компаниях «крутятся» деньги серьезных российских политиков и чиновников. Исходя из опыта прошлых лет, можно предположить, что власть готова пойти на все, чтобы удержаться, поэтому согласиться на уход от монополизма, хотя бы частичный, они вряд ли готовы.

– Нет, они, конечно, не готовы. Более того, они будут цепляться всеми возможными средствами. Мы видим, что у нас уже начались и политические убийства, и отравления, разворачивается какая-то адская война компроматов, которую мы еще никогда не видели в таком масштабе. Это, кстати, говорит о том, что для них ситуация далеко не такая благоприятная, чтобы они могли позволить себе расслабиться. Они приходят к таким жестким методам, потому что понимают, что для них ситуация меняется.

Для меня серьезный звонок был тогда, когда больше, чем за десять лет «Единая Россия» проиграла губернаторские выборы. Обратите внимание, что в сентябре прошлого года губернаторские выборы прошли в 21 регионе, а в четверти субъектов они проиграли в региональных столицах. Даже там, где партия власти выиграла, видно, что все равно от деревень к столичным городам их результат очень сильно снижается. Мы видим, что в таких крупнейших городах России, как Екатеринбург и Новосибирск, единороссы за последние три года проиграли мэрские выборы. Мы помним, как власть на низкой явке чудом избежала второго тура выборов мэра Москвы в 2013 году. В Петербурге они смогли удержать Полтавченко только за счет жесткого снятия Дмитриевой и ликвидации любой конкуренции. Даже в этой системе с огромным административным ресурсом они далеко не везде выигрывают.

Я могу сказать, что даже в прошлый кризис, который был намного более мягким, «Единая Россия» получила 49%, в результате чего были большие протесты. Сейчас ситуация совсем другая – из этого кризиса мы выйдем нескоро. Сейчас у власти уже накопился такой рекорд поражений, которого в 2011 году они просто не знали – у них его не было. Конечно, они будут пытаться удержать ситуацию, а мы будем пытаться ее изменить. Я считаю, что историческое колесо развернулось уже не в их сторону, а скорее в нашу.

– Как вы считаете, с приходом на пост главы ЦИК Эллы Памфиловой может что-то поменяться в лучшую сторону в части проведения выборов?

– К огромному сожалению, система фальсификаций отстроена в огромном масштабе, и какой-то один человек, тем более такой в общем-то половинчатый как Памфилова, вряд ли сможет что-то изменить. Вы знаете, что основные фальсификации происходят по указанию губернаторов. Более того, в неформальной системе показателей эффективности региональных начальников этот фактор является ключевым. С них спрашивают не о том, в порядке ли у них школы или больницы, а о том, сколько «Единая Россия» получила на выборах. Я не верю в то, что смена главы ЦИК может изменить эту систему.

– Чуть больше недели назад в Набережных Челнах прошли довыборы в Госсовет Татарстана, которые в очередной раз показали, что такое «выборы по-татарстански». С председателями комиссий, которые просто плюют на закон, вообще можно как-то бороться?

– Татарстан никогда не входил в список регионов с относительно честным электоральным процессом, но хочу сказать, что такие регионы в России есть. И их довольно много. Тот же Новосибирск, где «Единая Россия» проиграла местные выборы два года назад. Или Иркутск – там нет истории электоральной фальсификации. Там реально честно считают голоса. Вы удивитесь, но это так.

– Почему? Учителя там что ли другие, которые работают членами комиссий?

– Такая традиция – очень много было задано, например, ранее работавшими губернаторами. Вспомним, что в Иркутске была чехарда из нескольких подряд губернаторов-назначенцев, четверо из которых были не местные. Им, грубо говоря, не удалось оседлать эту систему. Вопрос формирования электоральной культуры в регионах – это вопрос сложных сочетаний разных особенностей. Главный фактор в этом вопросе – региональное начальство. Где был более жесткий [глава], там и сложилась отмороженная культура.

У нас есть такая формула «40-40-30». 40 миллионов – это массив избирателей, где в принципе можно работать, относительно честно считают и можно вести агитацию. Другие 40 миллионов – это те регионы, где это вообще невозможно делать, там все просто рисуется. Например, Кемерово или Северный Кавказ. К сожалению, Татарстан, скорее, относится именно к этой группе. И где-то условно 30 миллионов, где 50 на 50 – работать можно, но сложнее. Это может нравиться или не нравиться, но это наши реалии.

– Михаил Касьянов во время визита в Казань не стал прогнозировать результаты Демкоалиции на выборах в Госдуму, но заявил о том, что в России 25-30% сторонников демократических сил. Учитывая админресурс, Касьянов сказал, что ПАРНАС может получить 15% и выразил надежду сформировать в Думе «серьезную фракцию». В этой кампании вы делаете упор на агитацию в крупных городах-миллионниках. Почему?

– Не столько на миллионники, сколько на крупные города. Это может быть город и с населением 200-300 тысяч человек, но с хорошей электоральной историей и большим протестным потенциалом. Городскому населению ближе наша философия: философия свободы, свободы выбора, предпринимательства, творчества. Там гораздо больше людей, которые не хотят встраиваться в эту вертикаль, хотят, чтобы им просто дали нормально жить и работать. С этим у нас в стране философская проблема – то есть всех силой сгоняют в вертикаль, а жить и работать тем, кто хочет свободно себя чувствовать, не дают. Города же еще и компактнее с точки зрения агитации: не надо тратить огромное время и ресурсы, чтобы объезжать все деревни.

Что касается фракции, то я, скорее, оптимист. Я могу вам назвать несколько цифр. Я и члены коалиции часто и подробно общаемся с различными политологами, аналитиками, экспертами, социологами. Консенсус среди экспертов примерно 80-процентный. Когда спрашиваешь, наберет ли ПАРНАС пять процентов, есть большой скептицизм. А когда говоришь о трех процентах (а вы знаете, что три процента – это госфинансирование и льготы на региональных выборах будущего цикла), то примерно 80% говорят, что 3% ПАРНАС набрать сможет. Я считаю, что политологи всегда недооценивают и что от трех до пяти процентов очень короткая дистанция.

– Короткая дистанция в числах – это примерно миллион голосов...

– Нам нужно условно от трех до четырех миллионов голосов. Напомню, что в Москве на выборах мэра в 2013 году при низкой явке Навальный получил 630 тысяч голосов. Явка на выборах в Госдуму будет сильно выше, а рост явки, как правило, приводит к росту протестного голосования. Мы можем спокойно ставить себе цель в Москве получить миллион голосов – это достижимая цель. Тысяч 300 голосов можно получить в Петербурге, еще по несколько сот тысяч в таких городах, как Екатеринбург, Новосибирск и некоторых других. Еще 200-300 тысяч – это российские избиратели за границей, которые оппозиционно голосуют. Эти три-четыре миллиона, в принципе, складываются, но работать, конечно, придется много.


Фото: democrat-info.ru

– Вы говорите о пяти процентах – это 12 депутатов в Госдуме, небольшая фракция, но в целом скудновато...

– Фракция дает намного больше возможностей, чем один депутат. Да, конечно, это не дает возможности получить большинство голосов для принятия закона, но фракция может без сбора подписей выдвигать кандидата в президенты. И он будет в бюллетенях. Это меняет очень многое в нашей стране – к выборам будет допущен независимый кандидат впервые за очень долгое время. Фракция может инициировать в Госдуме массу процессов в отличие от одного депутата.

Мы рассадим во всех комитетах своего представителя, который будет навязывать свою повестку. Фракция может организовывать мероприятия. Одной из первых наших инициатив будет изменение законодательства об отмене политических статей, по которым сидят политические заключенные. Мы пригласим их родственников в Думу. В этом смысле есть более философский аспект – наша повестка сейчас в основном на улицах, а мы вынесем ее в коридоры власти.

Демократов предметно выдавили из Госдумы – это было целенаправленное действие, начиная с 2003 года. Была задача больше никогда их в парламент не сажать. Не в качестве одного-двух депутатов, а именно фракцией. К сожалению, мы так давно были выдавлены из официального политического поля, что у нас задача туда вернуться. А дальше жизнь покажет.

– Вы сказали, что демократов с 2003 года выдавливали из политического поля. Не кажется ли вам, что сами демократы допустили много ошибок, тем самым потеряв доверие граждан?

– С тем, что совершили ошибки, я отчасти согласен. Мы свои выводы, конечно, делаем. Несмотря на всю критику демократических сил, мы заслуживаем представительства в федеральном парламенте. Даже по факту количества сторонников. Я, например, живу на юго-западе Москвы с 1983 года, а в районе Ясенево почти 15 лет. Я активно занимаюсь местными проблемами, и меня поддерживает огромное количество людей. Я уверен, что за меня бы проголосовали тысячи людей.

Меня два раза по беспределу не допускали до выборов в Мосгордуму. Даже элементарный факт голосования за демократов на различных выборах достаточен для того, чтобы иметь представительство в Госдуме. Поэтому вопрос ошибок очень интересный, и о нем нужно говорить и делать выводы. И мы делаем. Например, раньше у демократов традиционно был снобизм к работе в регионах. Они всегда говорили, что все решается в Москве. Но партии, которые сейчас объединились в Демократическую коалицию, поняли, что необходимо активно работать и в регионах. У нас есть много интересных региональных политиков и местных лидеров общественного мнения.

– Татарстан по электоральному процессу, как вы сказали, попадает в категорию тех, где работать на результат бесполезно, как и на Северном Кавказе. Вы уже второй большой оппозиционный политик, который посещает Казань в рамках предвыборной кампании за последний месяц. Татарстан – один из сложнейших регионов для любых сил, кроме «Единой России». Здесь, по логике, кампания должна строиться несколько иначе. Как Демкоалиция планирует работать в республике?

– По части электоральной культуры в Татарстане есть похожие вещи, которые происходят на Северном Кавказе, но я совершенно точно знаю, что на Кавказе есть огромное количество недовольных людей. Там огромные экономические трудности, зависимость от федеральных денег. В Татарстане, конечно, не такая система. Более того, у вас власть намного более ответственная, хоть и авторитарная.

Я лично знаю Минниханова, встречался с ним в начале нулевых, когда приходилось обсуждать реформу электроэнергетики. Минниханов достаточно профессиональный руководитель. Конечно, в этой ситуации требования к оппозиционным партиям усиливаются, потому что здесь меньше спроса на критику как таковую. Но можно вести другой разговор о поиске идейных сторонников. Авторитарная система выступает очень серьезной закупоркой на пути развития и самореализации людей.

Есть очень много людей, которые гораздо более продвинуты в понимании общественных, политических и экономических процессов. Они хотели бы более свободную модель, поскольку понимают, что в авторитарную модель заложен часовой механизм замедленного действия, который в итоге прорвется. И в Татарстане она обязательно даст сбои в будущем. На фоне других регионов это, наверное, не очень заметно, но уверен, что здесь есть достаточное количество людей, которые это понимают. Будем искать таких. Думаю, что по количеству их будет меньше, чем в Екатеринбурге, но с другой стороны нам ценен каждый избиратель.

– Стоит напомнить, что на последних выборах в Госдуму «Яблоко» в Татарстане набрало чуть больше процента.

– Известный факт, что «Яблоко» конкурирует с ЛДПР за крупнейший антирейтинг среди всех партий. «Яблоко» – очень идеологизированная партия. Мы же в большей степени прагматики. Было видно, что кампания Алексея Навального в 2013 году зажгла людей, поскольку это было чем-то новым, а у «Яблока» те же три процента, о которых мы говорим. Поэтому я считаю, что именно за счет запроса на свежие силы у нас есть большие шансы.

– Раз уж мы затронули тему «Яблока», то не могу не спросить вас о том, почему объединиться с ними так и не удалось?

– Переговоры продолжаются, и я бы очень не хотел им мешать. Дело в том, что «Яблоко» имеет двадцатилетнюю партийную историю, и она показывает, что они крайне трудно шли на создание всевозможных альянсов. Как правило, они выставляли очень большие требования. Реалистично рассчитывать на то, что объединение все-таки состоится, сложно.

– Сейчас по всей России начинаются праймериз «Единой России» по определению кандидатов в Госдуму. Как вы относитесь к такой инициативе партии власти?

– Это, скорее, шоу для отвлечения внимания. Давайте говорить откровенно: все кандидатуры будут согласовываться на самом высшем уровне. Списки в Госдуму, кандидаты, номинируемые на победу по округам, будут согласовываться даже не Володиным, а лично Путиным. Поэтому вся эта процедура как политтехнологический инструмент привлечения внимания очень интересная. Но реально мы знаем, как в нашей вертикальной системе принимаются решения, поэтому я хочу напомнить и призвать не обманываться и не принимать все это шоу за чистую монету.

– Но в «Единой России» заявляют, что кандидатами станут только те, кто выиграют праймериз.

– Вы верите в это сами, Вадим?

– То есть вы говорите о фальсификации итогов праймериз?

– Я говорю об административном ресурсе. Они изначально, может, кого-то впишут в список, но потом придет папа и скажет: «Вы что мне тут нарисовали?». В нашей стране это работает так.

– В этом случае «Единая Россия» себя подставит.

– Ну и что? Для них получить менее контролируемого человека в Госдуме – это хуже, чем испортить себе имидж. Они считают, что потом его приукрасят. Появление неконтролируемых игроков в Думе для них угроза. Так работает эта система, это реалии.

– Михаил Касьянов стал лидером списка ПАРНАСа без проведения праймериз. Во-первых, это не очень демократично, а во-вторых, у Михаила Михайловича не самый лучший бекграунд.

– Мы разговаривали со многими известными людьми, лидерами общественного мнения – они просто боятся. Говорят, что нам симпатизируют, но боятся идти в список, оппозиционный Путину, потому что начнется примерно то же, что сейчас происходит с Михаилом Михайловичем. Среди тех людей, кто хочет попасть в общефедеральный список, нет никого, сопоставимого с Касьяновым по известности и политическому весу.

Представьте, что праймериз выиграет я или Яшин, или Волков. Да кто угодно может их выиграть. После этого принимается решение снять Касьянова с первого номера и поставить на его место победителя праймериз. Против любого из этих людей начнется адский вой. Примерно такой же, какой был по поводу кандидатуры Яшина в Костроме на выборах в прошлом году. Решение по назначению первым номером в списке не идеальное, но объяснимое.

– Так может, наоборот, стоило отойти от известных политиков и предоставить выбор тем, кто участвует в праймериз и как кандидат, и как избиратель? Я часто слышу о том, что голосовать за оппозицию нет никакого смысла, потому что там те же самые люди, что раньше были у власти.

– Есть и эта составляющая, но и другая. В России политика очень индивидуализирована – она сильно построена на личности. В этом смысле люди требуют узнаваемое лицо. Наши социологические исследования показывают, что brandname и название партии без фамилии лидера кратно проигрывают по готовности голосовать за вариант, когда есть фамилия лидера, даже если фамилия несет в себе и минусы. Давайте дадим завершиться нашим праймериз, посмотрим, какой будет результат. Тогда можно будет предметно обсуждать и сравнивать. Пока ни у кого из участников праймериз такого багажа, как у Касьянова, нет: федеральная известность, бывший премьер и, на минуточку, председатель партии, которая выдвигает список.

– Касьянов мне говорил, что особого желания возглавить список у него не было.

– Он действительно не так, чтобы сильно горел желанием, но с другой стороны отсутствие решения по Касьянову как лидеру списка создавало больше неопределенности и факторов для центробежных и прочих процессов. Касьянов поехал по регионам, столкнулся с большим давлением. Я вижу, что это вызывает уважение даже у многих, кто не симпатизировал ему раньше. Любое решение в этой ситуации будет критикуемое, но мое мнение, что назначение менее известного человека вызвало бы еще большую критику.


– Вы в недавнем своем интервью поделились мнением, что на выборах в Госдуму «Единая Россия» наберет меньше 50% голосов, а в парламенте может оказаться другая партия. Вы имели в виду «Правое дело»?

– Нет, я говорил о ПАРНАСе или «Яблоке». Теоретически, может пройти «Родина».

– Вы думаете, что у «Правого дела», которое «ведет» Володин, шансов нет?

Борис Титов – скучнейший тип с идеями Глазьева и Оксаной Дмитриевой в портфеле. Конкурировать с нами, с партией, за которую тот же Навальный будет агитировать, которая является партией Бориса Немцова, они не смогут.

– Кремль же не просто так в это ввязался.

– Ввязался для того, чтобы откусить немного у нас. Цель именно в этом. Пускать их в Госдуму просто по факту никто не собирается. Мы видели подобные примеры в других ситуациях. Спойлеров не используют как реальную силу – их используют для того, чтобы выпустить пар и конвертировать оппозиционные голоса в спойлерство. Может быть, им дадут провести пару кандидатов по одномандатным округам, но не более того. В процентном отношении они будут все лояльные проценты спасать для ЕдРа. Поскольку вопрос идет о каждой доле процента, – это, безусловно, важно. Здесь они могут сыграть важную роль и что-то у нас откусить.

– Вы также говорили о том, что рассчитывать на 10-15 процентов на выборах в Госдуму ПАРНАСу не приходится, поскольку люди не верят в возможность перемен и изменение системы. Правильно ли я понимаю, что речь идет о той самой путинской стабильности?

– Не совсем так. Есть определенная генетическая составляющая – люди многие десятилетия жили при довольно репрессивной системе, которая обладала большим количеством микроинститутов подавления. Например, если вы скажете что-то не то или пойдете поперек начальства. Вы можете получить два слова в характеристике по окончании школы, вуза или после увольнения с текущей работы, после которых вас на нормальную работу больше никогда в жизни не возьмут. Этот неформальный белобилетный институт сейчас очень активно действует – я знаю много случаев, когда людей с оппозиционными взглядами просто не берут на определенные должности.

– Так этим людям нужно просто зайти в кабинку и поставить галочку напротив того кандидата, который им нравится.

– Из-за этого мы так серьезно к выборам и относимся, потому что это тот фактор, на который в принципе можно рассчитывать, и такое уже бывало в последние годы, когда люди все-таки показывали свою фигу. В России вообще инертное общество, в которое коммунистической палкой многие десятилетия вбивалось: «Не высовывайтесь!». Это определенный элемент культуры. На всем этом фоне поверить в то, что вдруг что-то может измениться, очень сложно.

– Какой-то рабский менталитет.

– Подавленная инициатива, я бы так это назвал. У нас при Путине скатывание к авторитаризму в преобладающей степени произошло за счет самоцензуры. Главные редакторы предпочитали на всякий случай не печатать что-то лишнее, а то дадут по башке. Руководители предприятий на всякий случай предпочитали соглашаться с разными фишками по админресурсам по выборам, иначе уволят, подряды не получит и так далее. Собственники предпочитали не финансировать оппозицию, потому что в КГБ настучат и отберут бизнес. Я считаю, что самоцензура по масштабам была намного больше, чем реальные репрессии со стороны властей. Самоцензура основывалась на многолетних привычках наших людей. Можно их за это ругать, но я предпочитаю этого не делать, потому что реалии такие. Приходится работать в таких условиях.

– Сколько поколений должной пройти, чтобы изменилась ситуация? Сейчас выросло так называемое поколение девяностых, мое поколение, у которых хотя бы есть интернет, а не только Первый канал.

– Самое тяжелое постсоветское поколение. По опросам видно, что там больше половины довольны нынешней системой. Это мне напоминает брежневское поколение – они предпочитали адаптироваться, у них не было запроса на бунтарство. Запроса на свободу предпринимательства, креативное творчество у нынешней молодежи немного, а много запроса на то, чтобы пристроиться в рамках сытой вертикальки, которая сама по себе функционирует. Эта ситуация меняется, когда застой заканчивается, а мы являемся свидетелями его окончания, так что дальше будет интереснее.


Беседовал Вадим Мещеряков.

Комментарии

  1. ДУШИНА МАРИЯ 7 лет назад
    Власть надо менять срочно
Присоединяйтесь к нам в соцсетях!