​«Рахлинские сезоны» завершились на высочайшей ноте

В Казани завершился XII Международный фестиваль «Рахлинские сезоны». Культурный обозреватель «Казанского репортёра» рассказывает о пережитых меломанами эмоциях.

Алессандро Кадарио – главный приглашённый дирижёр миланского оркестра I Pomeriggi Musicali, один из самых интересных дирижёров современности – в Казани выступает уже не в первый раз. Государственный академический симфонический оркестр Татарстана под его руководством всегда звучит благородно: контрасты демонстрируются в меру, партии чётко прослушиваются, фразы длинные и музыка не теряет дыхания. Маэстро убеждён, что партитура, которая находится перед дирижёром, – это проект, за реализацию которого он несёт основную ответственность перед автором и публикой.

В этот фестивальный вечер такими проектами для Алессандро Кадарио стали Увертюра-фантазия «Ромео и Джульетта» Петра Ильича Чайковского, Симфония № 2 ре мажор Иоганнеса Брамса и Концерт для фортепиано с оркестром ля минор Эдварда Грига.

Шекспировская трагедия о несчастной любви двух веронцев была одним из любимых сочинений Петра Ильича Чайковского. Но инициатором появления музыкального парафраза известнейшего во всём мире произведения выступил Милий Алексеевич Балакирев, в августе 1869 года предложивший Чайковскому эту тему. Но Чайковский долго не приступал к сочинению, оправдываясь перед другом: «Я всё ждал, что б на меня снизошло вдохновение; не хотелось Вам писать до тех пор, пока не набросаю хоть что-нибудь из увертюры. Но, представьте себе, что я совершенно выдохся, и что ни одна сколько-нибудь сносная музыкальная идейка не лезет в голову…» Всё понимающий Балакирев прислал ему музыкальные идеи, но и тогда Пётр Ильич не проникся замыслом. Трижды будет он переделывать Увертюру-фантазию, прежде чем она будет названа одним из лучших сокровищ русской симфонической классики.

Холодно звучащие тембры низких кларнетов и фаготов с первых тактов рисовали спокойный, но суровый мир, со строгими непреложными законами, которые нельзя нарушать. Алессандро Кадарио сдержанно минималистичен в движениях: чёткий жест в сочетании с широкими и мягкими артикуляциями расставлял по своим местам каждую ноту Увертюры-фантазии. Но вот в произведение Чайковского ворвались необузданные итальянские страсти. Подчёркнуто громкое звучание металлического тембра тарелок вызвало в воображении слушателей удары шпаг, английский рожок и альты создали лирическую атмосферу свидания влюблённых, удары литавр ощущались, словно тяжёлая поступь похоронного шага… Дирижёр точными движениями направлял оркестрантов, то прикрывая силу звука ладонью, то «клюющими» движениями рук указывая на отрывистое звучание каждой ноты.

И Государственный академический симфонический оркестр Татарстана в очередной раз изумил слушателей, продемонстрировав каким разным бывает его звучание в зависимости от дирижёра, поднявшегося на подиум. Музыканты в этот раз создавали ураган эмоций, захватывающий каждого сидящего в зале. На такое способен лишь тот, кто может ощутить пульс сегодняшнего времени и рассказать музыкальную историю так, чтоб она стала своей для любого слушателя, вне зависимости от пола, возраста, национальности и культурной подготовленности к восприятию.

А вот с Симфонией № 2 ре мажор Иоганнеса Брамса ни Алессандро Кадарио, ни оркестранты общего языка не нашли. Впрочем, возможно и сам композитор до конца не прояснил для себя что и кому он хочет сообщить своей музыкой. В Симфонии явственно слышатся аллюзии и на начало Симфонии № 103 Йозефа Гайдна, и на Девятую симфонию Франца Шуберта, и на шубертовскую же Неоконченную симфонию, есть тут и отголоски бетховенских традиций, и напоминания о хоралах Иоганна Себастьяна Баха. Будучи одновременно и новатором, и традиционалистом, Иоганнес Брамс, растворяясь в музыке без остатка, получал удовольствие от звуков, не заморачиваясь концептуальными идеями. В рукописи партитуры Второй симфонии под партией гобоя, играющего в октаву с флейтой, он подписывает стих Генриха Гейне «Так сладко любить весною». Вот вам и вся программа. Впрочем, он и не скрывал своей страсти: «Я мыслю только музыкой, и если так пойдёт дальше, превращусь в аккорд и исчезну в небесах». Его Симфония – сплошное голубое небо, журчание ручейков, солнечный свет и тенистая зелёная прохлада на протяжении сорока минут звучания…

В Концерте для фортепиано с оркестром ля минор Эдварда Грига солировал Фредерик Кемпф. У этого прославленного ныне музыканта, родившегося в семье немецкого отца и японской матери на юге Лондона, было довольно обычное детство. Он проявлял интерес к спорту, хотел стать либо автогонщиком, либо теннисистом, а клавишные были лишь одним из его случайных увлечений: в раннем детстве, выбирая на Рождество подарок подороже, он ткнул пальцем в электроорган. Потом были и флейта, и скрипка, и гитара.

– Но я остановился на фортепиано, – улыбался Фредерик Кемпф. – Оно очень подходит мне по характеру.

Фредерик Кемпф начал брать уроки игры на фортепиано в возрасте четырёх лет, в возрасте восьми лет дебютировал с Королевским филармоническим оркестром, в десять лет выиграл первый Национальный конкурс имени Моцарта в Англии. Возможно, сказались гены, ведь его дед был великим немецким пианистом. И потому, когда в двадцать лет в 1998 году на XI Международном конкурсе Чайковского в Москве Фредерик Кемпф взял лишь третье место, решение жюри вызвало шквал возмущённых протестов публики и музыкальных критиков не только в России.

Говорят, он ненавидит отели и перелёты, знает свыше тридцати языков, но свободно говорит лишь на шести из них, больше всего на свете любит возвращаться с концерта поздно ночью к своим детям, а их у него четверо, у него глубокая страсть к своей машине, и он предпочитает включать телевизор в качестве звукового фона.

– Я подумал, что Скандинавия недалеко от России и Григ должен быть близок русским, – то ли в шутку, то ли всерьёз объяснял выбор исполнявшегося произведения Фредерик Кемпф.

Вне всякого сомнения он – пианист большого дарования. Казанцы убедились, что искусство музыканта совершенствуется и эволюционирует во времени: мы впервые наслаждались его игрой на III Международном фестивале «Белая сирень» десять лет назад. Он один из тех редких пианистов, чьё художественное чутьё и всеобъемлющая техника идеально сочетаются, давая ему возможность блестяще сыграть музыку любого стиля и направления. Концерт для фортепиано с оркестром ля минор Эдварда Грига начинается очень эффектно: раскаты литавр, а потом ослепительно яркие аккорды солиста. В виртуозной партии фортепиано Фредерик Кемпф заявил себя ярко и властно, его игра полна мужественной энергии и волевого утверждения. Не снижая темпа, музыкант обособил звучание каждой ноты, придав этим невероятную глубину и объём пианистическому высказыванию.

– Это просто фантастический фортепианный концерт. Мне нравится, насколько в нём Григ является страстным, грубым и откровенным, – признался Фредерик Кемпф.

На заключительном вечере XII Международного фестиваля «Рахлинские сезоны» прозвучали Симфония № 8 Антонина Дворжака и Концерт для виолончели с оркестром Эдварда Элгара. За дирижёрским пультом стоял художественный руководитель и главный дирижёр нидерландского камерного оркестра Sinfonia Rotterdam Конрад ван Альфен.

Уроженец Претории, Конрад ван Альфен из числа тех немногих, которых обожают музыканты и с которыми они чувствуют себя в художественной безопасности. В своей работе он сочетает расслабленный подход с внутренней дисциплиной. Основой его музыки стала стилистически оправданная выразительность.

Прославленный маэстро начинал контрабасистом в Южноафриканском национальном оркестре, но в возрасте двадцати шести лет переехал в Нидерланды и стал брать уроки дирижирования. Теперь в качестве приглашённого дирижёра работает с Российским национальным оркестром, Монреальским симфоническим оркестром, Берлинским симфоническим оркестром, Симфоническим оркестром Gran Teatro del Liceo в Барселоне, Штутгартской, Брюссельской, Македонской и Московской филармониями.

Симфония № 8 соль мажор – одна из вершин творчества Антонина Дворжака. Чешский композитор, представитель романтизма, наполнил музыку светом и благостью. Лишь иногда безмятежные настроения оттеняются в Симфонии моментами раздумий. И оркестранты переносили нас в солнечный, пасторальный мир, наполненный богемскими народными мелодиями, деревенскими крестьянскими танцами, далёкими звуками рожка и эхом лесного пения птиц. Дирижёр воздушен, его движения легки и изящны. Он будто пританцовывал на подиуме. И вдруг мечтательный звуковой пейзаж прервался бурным приливом энергии. Маэстро Конрад ван Альфен мгновенно преобразился. Теперь он напряжён и импульсивен. Он парит над бурными волнами струнных и грозовыми раскатами труб. Но в Богемии трубы никогда не призывали к битве – они всегда призывали к танцу.

Дирижёр охотно позволял оркестру выражать свою индивидуальность и творчество, придавая звучанию исполняемых произведений некую текучую безвременность виртуозности. Мелодии свободно льются, меняя настроения, цветовую гамму и живописную атмосферность. С минимальной индикацией темпа, оркестранты пастельно передают интерпретацию тонких нюансов, изящества тем и наполненности текстуры, которые никогда не могли быть прописаны в партитуре.

В паре с Антонином Дворжаком в программе стоял не часто исполняемый в России Эдвард Элгар. А ведь этот британский композитор романтического направления за своё творчество был возведён в рыцарское достоинство и удостоен титула баронета. И музыковеды убеждают нас, что об английской музыке на континенте заговорили лишь в связи с творчеством Эдварда Элгара. Более того, сэр Эдвард Элгар почитается в Англии как национальный герой наряду с Уильямом Шекспиром и Чарльзом Диккенсом. Его музыка постоянно звучит во время торжественных событий в Букингемском дворце и в Вестминстерском аббатстве.

В исполненном на «Рахлинских сезонах» Концерте для виолончели с оркестром ми минор Эдварда Элгара солировал немецкий виолончелист Бенедикт Клёкнер. Его действительно замечательная, безупречная игра, как об этом пишут музыковеды всего мира, характеризуется абсолютным контролем техники, интонации и цвета. Он убеждает слушателей музыкальностью своей фразировки и тонко дифференцированными темпами.

Структурированный в четыре части, а не в обычные три, Концерт открывается диалогом виолончели и кларнета. Музыка интроспективна и сдержанна. Бенедикт Клёкнер неспешно и вдумчиво, широко и величаво ведёт свою партию, доводя до апогея концентрацию «сумеречных» настроений. Его музыкальное повествование о самом сложном периоде жизни человека полно затаённой боли.

Мрачное произведение Эдварда Элгара, отражающее горести, которые пережил во время его написания композитор – Первую мировую войну и угасание от рака лёгких любимой жены, Бенедикт Клёкнер пропускает через себя. Виолончель в его руках образна, страстна и красива в своей неизбывной медитативности. И зал это чувствует. Напряжение и сопереживание ни мгновение не отпускает ни завзятых меломанов, ни тех, кто, быть может, впервые оказался на вечере симфонической музыки.

– Виолончельный Концерт Элгара не перестаёт меня волновать никогда, – сказал Бенедикт Клёкнер. – Эта музыка до глубины души пробирает меня. Мне очень бы хотелось встретиться с Эдвардом Элгаром. Думаю, мы нашли бы о чём поговорить.

На бис музыкант подарил благодарным слушателям Lamentatio Джованни Соллима и Прелюдию из Сюиты для виолончели № 6 Иоганна Себастьяна Баха.

Очередной музыкальный форум подошёл к концу. На этот раз маэстро Александру Сладковскому – художественному руководителю и главному дирижёру Государственного академического симфонического оркестра Татарстана, основавшему двенадцать лет назад «Рахлинские сезоны» – вновь удалось совершить чудо: вопреки препонам, выставляемым воинствующим Западом, он собрал на сцене Государственного Большого концертного зала имени Салиха Сайдашева самых знаменитых дирижёров и солистов из России, Германии, Нидерландов, Италии, Великобритании, Сербии, Армении и Израиля и подарил казанцам незабываемые эмоции от встречи с шедеврами музыкальной культуры.

Зиновий Бельцев.