Вход 
В Татарском государственном театре кукол «Экият» прошла премьера спектакля «Дитя Аллаха». За сценическим воплощением восточной сказки Николая Гумилёва следил обозреватель «Казанского репортера».
Около полусотни спектаклей в репертуаре «Экият». Каждый из них – своего рода событие. Маленькое или большое, но событие. И всё же эта постановка стоит особняком. С «Дитя Аллаха» в какой-то мере может быть уравнен лишь спектакль «Misteriozo con anima» – столь же философический и загадочный по своей форме.
Сценическая история гумилёвских пьес не велика. «Дон Жуан в Египте», «Гондла» да «Дерево превращений» – вот, пожалуй, и всё, что знал советский зритель из одиннадцати дошедших до нас пьес Николая Степановича. И то в очень, мягко говоря, нечастом исполнении. Во многом в этом виновато сложившееся убеждение в том, что драматические произведения Гумилёва не сценичны. Исследователи его творчества чуть ли не в один голос твердили, что для гумилевских пьес огни рампы не так уж нужны, поскольку рассчитаны для восприятия не столько глазами, сколько ушами, что они всего лишь короткие театрализованные эссе в стихах, что рассчитаны они на избранный круг зрителей…
И всё же в Татарском государственном театре кукол «Экият» рискнули разыграть малоизвестное действо для публики от двенадцати лет и старше.
– Два десятка лет эта пьеса лежала в моём творческом портфеле, пока я искал площадку для воплощения, – признавался режиссёр спектакля Олег Жюгжда. – Это должен был быть достаточно сильный и смелый театр, в котором должен был присутствовать определённый колорит. Казанский «Экият» как раз соответствует всем этим запросам, именно здесь всё и сошлось.
Олег Олегович родился в Вильнюсе, первое высшее образование получил в Минске, второе – в питерском Российском государственном институте сценических искусств (ЛГИТМиК). С 2000 года он является главным режиссёром Гродненского областного театра кукол, но много ставит за границей – в Польше, Украине, Болгарии, Литве, России. «Фишка», как сейчас принято говорить, Жюгжды – способность создавать зрелищно сложные философские спектакли. В числе его лучших работ – «Маленький принц» Антуана де Сент-Экзюпери, «Тристан и Изольда» по средневековой легенде, «Трагедия о Макбете» Уильяма Шекспира, «Поэма без слов» Янки Купалы, «Фауст. Сны» по мотивам Иоганна Вольфганга Гёте, Кристофера Марло и «Немецкой народной книги». Теперь в этот список, вне всякого сомнения, войдёт и гумилёвская «Дитя Аллаха».
Эту пьесу Николай Гумилёв создал, что говорится, на одном дыхании для театра марионеток Петра Сазонова и Юлии Слонимской по законам образности зрелого акмеизма – предметной, осязаемой, пряной… Но несмотря на то, что даже самые строгие ценители искусства заговорили о «Дитя Аллаха» как лучшем из осуществленного Гумилёвым в драматическом роде, зрители представления так и не увидели. Шёл 1916 год. Первая мировая война и активные выступления большевиков оказались не самыми благоприятными обстоятельствами для постановки восточной сказки.
– Это романтическая и экзотическая история, в ней много персонажей, – рассказывал Олег Олегович. – В основе сюжета – путешествие главной героини, Пери, которая в поисках достойного жениха, проходит через множество этапов. Она является символом красоты и чистоты, к которому все тянут свои жадные руки.
Гумилёв тщательно продумывал и визуальный, и звуковой ряд пьесы. И это, кстати, вызывало особое восхищение у мейерхольдовцев (их биомеханика явственно просматривается и в постановке Жюгжды). Три картины «Дитя Аллаха» оставляют для воображения режиссёра и художника-постановщика огромнейший простор – «Картина первая. Пустыня. Закат солнца», «Картина вторая. Улица Багдада. На заднем плане терраса дворца», «Картина третья. Сад Гафиза. Утро. Купы роз и жасминов. Большие птицы».
Людмила Скитович, окончившая Белорусскую академию искусств, обладает особым талантом – все её сценические конструкции умеют общаться со зрителем языком символов и метафор.
– Мне хотелось получить новый, необычный взгляд на эту историю, – пояснял Олег Жюгжда. – Не хотелось в очередной раз делать «дивный Восток» на сцене. В нашем спектакле возникла сложная система. В основном это планшетные куклы, есть кусочек теневого театра, сама Пери – совсем маленькая, как переходящий приз, водит, но не играет, её актриса.
Впрочем, он не совсем прав. В спектакле играет всё. Даже минималистические декорации-кубы. Они – то лестница между двумя мирами, верхним и средним, то ворота в третий мир, нижний, из которого появляется Ангел смерти, то гористая местность, на которой на глазах у изумлённого зрителя вырастает Багдад, то ограда чудесного сада, где слагает стихи Гафиз.
Но начинает волшебная история не с этого. На пустой сцене – жираф. И двое – Он (Айвар Гимаев) и Она (Ирина Гайнуллина).
– Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далёко, далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озёр.
Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полёт.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот, – слегка нараспев произносит Он.
Нет, нет! Это стихотворение не входит в текст пьесы «Дитя Аллаха». Но уж очень оно нравится Олегу Жюгжде. Настолько нравится, что стало своеобразным лейтмотивом волшебной истории. Своеобразным камертоном, если хотите, по которому выверяется изысканность повествования и сценического существования артистов. Это Она – Ирина Гайнуллина – потом станет Пери, дочерью Аллаха, заслужившей право найти себе мужа. Это Он – Айвар Гимаев – станет потом Гафизом, с честью выдержавшим испытания судьбы.
В программке поименованы шестеро актёров. Но на сцене их значительно больше. Просто остальные попали в досадно-обидную категорию «и другие». Астролог, Синдбад, Ангел смерти, Старуха, Птицы, Эль-Анка, Единорог, Три коня, Верблюды, Соколы, Гепарды – артисты театра. Вот и всё, что мы узнаём о них. Но без их пластики, без их изумительно нежного, поэтического рисунка ролей не было бы спектакля. Ирина Ткаченко, хореограф спектакля, сумела выстроить доверительный диалог персонажей и зрителей на уровне душ. Танец белых дервишей – не просто кружение в пространстве. Каждое движение отточено и несёт глубокий сакральный смысл. Движения, поначалу медленные и величавые с постепенным ускорением в такт музыке, никогда не становятся бессмысленными и бесконтрольными. И в их мантрической пластике хореограф сумела сплести мощнейший эмоциональный клубок, заставляющий сердце бешено колотиться, подпрыгивая до самого горла.
Дервиш (Ильсур Минкеев), став спутником Пери в её путешествии по среднему миру, внимательно следит за тем, чтобы дитя Аллаха не ошиблась в выборе. Карикатурные фигуры арабов, среди которых и претенденты на сердце девушки – Бедуин (Дилюс Хузяхметов), Юноша и Калиф (Эдгар Гайнуллин), и жители Багдада в исполнении других не менее замечательных актёров театра, вызывают неподдельные улыбки у всех, кто смотрит представление, в каком бы возрасте они ни были. Точно так же, как вызывают неподдельный восторг и восхищение венценосные журавли в саду Гафиза и сам хозяин сада, Единорога и кольца Соломона.
Персонификация поэта в образе Гафиза характерна для петербургской культуры Серебряного века, в которой образ арабского художника ассоциировался с идеалом творческой личности, сложившемся в эпоху декадентства. Гумилёв и сам иногда подписывался именем этого персидского поэта и суфийского шейха. Когда Пери в финале истории приходит в цветущий сад Гафиза – круг замыкается.
– Не это ль рай для чистых душ,
Заветные Господни кущи?
Кто этот величавый муж,
Так изумительно поющий? – вопрошает она сопровождающего её Дервиша. И слышит в ответ признание самого Гафиза:
– Я тоже дервиш, но давно
Я изменил свое служенье:
Мои дары Творцу – вино,
Молитвы – песнь о наслажденье.
Начав путь из владений своего Небесного Отца, Пери приходит в такой же райский оазис, раскинувшийся где-то на Земле. Обретя в начале своей дороги в качестве заботливого спутника Дервиша, Пери находит Поэта, воспевающего земную чувственность и нежность. Спуская с Небес на Землю, Пери восходит от религиозной покорности к эротико-чувственной свободе. Завершая историю, Пери лишь начинает свой истинный путь: Дервиш в первой картине молится на закате, тогда как в третьей картине Гафиз в своём гимне приветствует рассвет.
«Дитя Аллаха» Гумилёва звучит мажорно, славя любовь и всё самое прекрасное в человеке.
«Дитя Аллаха» казанских кукольников звучит оптимистично, славя жизнь во всех её проявлениях и поэзию.
Удивительна и цветовая гамма спектакля, где основным становится белый цвет, на фоне которого существуют вся в чёрном актриса, оживляющая Пери, и Ангел смерти, обретающий кроваво-красный цвет: как день и ночь, окрашенные страстью.
Остаётся лишь добавить, что одно из самых экзотичных и изящных творений Николая Гумилёва начало жизнь на сцене Татарского государственного театра кукол «Экият» в день 136-летия автора «Дитя Аллаха».
Зиновий Бельцев.
Комментарии