​Знающий глаз Павла Филонова добрался до Казани

27 ноября 2019
Культура


В среду вечером Галерее современного искусства открылась выставка произведений Павла Филонова и его учеников «Глаз видящий, глаз знающий». Наш обозреватель попытался понять, что значит это событие для Казани.

Пока разгружают фуру, прибывшую с картинами из Санкт-Петербурга, мы беседуем с советником директора ГМИИ РТ по национальному искусству Диной Ахметовой и старшим научным сотрудником отдела рисунка и акварели Государственного Русского музея Людмилой Вострецовой.

– Работы-то прибыли уже давно в Казань, – уточняет Дина Ирековна, – но им надо было отдохнуть после дороги, дать время, чтобы краски успокоились.

Картины Павла Филонова вообще достаточно редко вывозят. Основное собрание его работ находится в Русском музее, куда его передала младшая сестра художника Евдокия Николаевна – певица, педагог, жена профессионального революционера, репрессированного по политическим мотивам, ревниво хранившая творческое наследие брата… Её судьба достойна отдельного разговора. «Директору Русского музея Л.И. Новожиловой от Глебовой Е.Н., проживающей: Петровский пр., 13, Дом ветеранов сцены, корп. 2, ком. 20. Прошу принять в дар принадлежащие мне картины и рисунки моего брата художника П.Н. Филонова в количестве 300 (триста) произведений. Список работ прилагаю. 21 июня 1977 г. Ленинград». И подпись: «Глебова». Сколько всего стоит за этими несколькими неровными строчками.

Вижу, как достают портрет молодой женщины, написанный в академической манере. Она изображена в полупрофиль сидящей в обитом атласом кресле. На ней – зелёный жакет, на грудь ниспадает широкое белое жабо, в ушах виднеются крупные жемчужины. Она спокойна, царственна, руки сложены на коленях. 1915 год. Евдокии Николаевне здесь всего двадцать семь лет. Одна из ранних работ её брата.

Денег на холст не было. Купил дворницкий фартук из грубой холстины, натянул на подрамник, срезал с него бритвой торчащие узелки и кончики ниток и тщательно загрунтовал. Когда попросил свою сестру попозировать ему, она потребовала, чтобы портрет был именно таким – никакого модерна, строгий реализм. Брат соглашается, но выдвигает встречное условие: пусть и она учится и становится профессиональной певицей. И чтобы закрепить договорённость, Филонов называет картину «Портрет певицы Е.Н. Глебовой».

Где-то здесь же и портрет её мужа – Николая Николаевича Глебова-Путиловского, того самого Степана Голубя, о котором так по-доброму пишут и Георгий Валентинович Плеханов, и Алексей Максимович Горький, и Николай Евгеньевич Буренин… Другая манера – аналитический реализм. По мысли художника, картина развивается как живой организм – от частного к общему, словно бы растёт за счёт деления атомов, каждый из которых обладает своей сложной организацией. Точки-касания кистью художник называл «единицей действия». «Упорно и точно рисуй каждый атом, упорно и точно вводи прорабатываемый цвет в каждый атом, чтобы он туда въедался, как тепло в тело, или органически был связан с формой, как в природе клетчатка цветка с цветом». Это Филонов написал в «Идеологии аналитического искусства и принципе сделанности» так и оставшейся в рукописи. Впервые увидев работы Филонова в 1919 году, Глебов-Путиловский скажет: «Да вы, Павел Николаевич, адскую машину подводите под искусство».

На портрете дата – 1936 год. До ареста Николая Николаевича остаётся пара лет. Из ссылки он уже не вернётся. Умрёт от дистрофии в 1948-м. Это изображение – повтор портрета 1923 года. «Второй портрет мне не нравится, хотя написан тоже по-филоновски», – всякий раз повторяла Евдокия Николаевна, когда речь заходила об этой картине. Узнав о смерти Филонова, Глебов-Путиловский напишет жене: «Необходимо собрать и сохранить (в людях, в жизни) духовное наследство Пани: его имя; его картины; его творческие методы. По-моему, эта последняя задача целиком падает на твои плечи, милая, родная Дунюшка. Подумай об этом!»

Незадолго до смерти в 1941 году в блокадном Ленинграде от голода, Филонов с тревогой обронил: «Если пропадут картины, будет ужасно, но ещё хуже будет, если пропадут рукописи». Когда весной 1942 года, Евдокию Николаевну полумёртвую, вывозили в эвакуацию, она передала все работы брата на временное хранение в Русский музей. Вернувшись в город после войны, она вновь забрала их себе…

– Это, может быть, самый сложный художник, – говорит Людмила Вострецова, – прежде всего потому, что он очень многозначен в своих высказываниях и многослоен в своей живописи. Каждая его работа включает в себя множество текстов и подтекстов. Мы уже более сорока лет изучаем его творчество – и вариантов толкования очень много, однозначно понять, что он хотел сказать, очень сложно. Но, к сожалению, дневники его сохранились лишь с 1930-х годов, все ранние записи исчезли.

Пока мы разговариваем, рабочие аккуратно вскрывают контейнеры. Сто четырнадцать картин, самая крупная из которых – 296 на 200 сантиметров, а самая небольшая – 5,9 на 8,6 сантиметра, представляют школу аналитического реализма. Здесь шестьдесят четыре работы самого Павла Николаевича и полсотни картин его учеников – Андрея Сашина, Павла Кондратьева, Татьяны Глебовой, Бориса Гурвича, Николая Евграфова, Валентина Курдова, Софьи Закликовской, Алевтины Мордвиновой, Всеволода Сулимо-Самуйло, Алисы Порет.

– Концепция – Филонов и ученики – давно вызревала в наших головах, – призналась Людмила Вострецова. – Вы же понимаете, всё теперь упирается в деньги. Только перевозка картин сюда встала в миллион шестьсот девяносто тысяч рублей. Но то, что мы привезли в Казань – абсолютнейший эксклюзив. Так мы картины не показывали нигде и никогда. Выставка «Павел Филонов и его школа» была в Дюссельдорфе в сентябре-ноябре 1990 года, но с тех пор прошло почти тридцать лет, сейчас у нас другой подход и другие знания.

– Русский музей очень щедро поделился с нами своими коллекциями, – улыбается Дина Ахметова.

– Это же был единый мир, – поясняет Людмила Вострецова, – и нам было важно показать это единство. И Филонов не подписывал свои работы, и ученики его не подписывали работы. Они представляли единый метод, который должен был быть доступен любому начинающему художнику. Обычно видят два предиката – цвет и форму, но, по мысли Филонова, нужно видеть больше, то, как течёт сок в стволе дерева, как в голове у человека зарождается мысль. Мы привезли «Портрет Н.Н. Глебова-Путиловского». Посмотрите, Филонов изобразил его как человека, который структурирует космос, который его окружает, пропуская через себя все частицы Вселенной. Аналитический метод как раз в этом и заключается: в постижении структуры всего мира.

Моё внимание привлекает небольшое полотно. Прямоугольники, квадраты, круги, овалы, линии, разноцветные точки – всё словно движется, перетекает, вырываясь за пределы картины. Изображение пульсирует, вибрирует, находится в бесконечном движении, растёт и развивается. И наполняет нас и всё окружающее пространство безграничной жизненной силой. «Формула весны» существует в двух вариантах. Один из них приехал в Казань. В нём свой неповторимый мир Филонов собирает из многоцветья мира как лоскутное одеяло, и если долго всматриваться в него, то ощутишь дыхание бездны…

– Филонов действительно очень долго замалчивался искусствоведами, – между тем продолжает Людмила Новомировна. – Он жил очень закрыто («я не люблю говорить о жизни своей»), работы свои не продавал, считая, что они должны принадлежать только петербургскому пролетариату, популярности на Западе у него не было, как, например, у Малевича, чьи работы оказались в Европе с середины 1920-х годов… Когда в 1990 году мы показывали Филонова в Дюссельдорфе и Париже, то в Германии выставку приняли хорошо, немцам аналитическое начало оказалось близко, а французы отнеслись к картинам прохладнее.

«Мои картины должны принадлежать России», – говорил Филонов, выставляя за дверь очередного иностранца, жаждущего приобрести его картины. Масштабная кража его рисунков из фондов Русского музея в 1978-1979-х годах – единственная утечка работ мастера за границу. Говорят, что в этом была замешана какая-то высокопоставленная дама из руководства музея. Но имени её никто не называет. Около двух десятков рисунков Филонова оказались заменены подделками.

Что-то удалось найти у «чёрных» антикваров. Часть подлинников обнаружили в Национальном музее современного искусства Центра имени Жоржа Помпиду. Их знаменитый парижский музей приобрёл в парижской галерее «Жорж Лавров», принадлежавшей эмигранту из СССР. Как работы Филонова попали в галерею, так и осталось тайной для следствия. Долгий процесс переговоров о возвращении их из Франции завершился лишь в конце 2000 года. Но вернулись лишь семь картин из восьми, оказавшихся в Париже. Среди них и «Рынок» 1924 года, и «Пропагандист» 1924-1925 годов, и «Без названия» того же периода, приехавшие теперь в наш город.

– После войны Евдокия Николаевна составила опись и фотокаталог всех работ Филонова, – рассказывает Вострецова, – так что в принципе общий перечень работ нам известен. И там расписано – где работы, у кого, кому она что подарила. Но в последние годы на свет появилось огромное количество подделок.

Сейчас среди журналистов гуляют истории – правдивые и не очень – о том, как искусствовед Евгения Борисовна Гуткина, войдя в доверие к Евдокии Николаевне, под предлогом составления каталога работ Филонова выманивала у неё картины, делала копии, которые потом и возвращала сестре художника, а подлинники с помощью своего подельника переправляла в Израиль.

– Они вклеивали их под плакаты с изображением членов Политбюро, – Людмила Новомировна улыбается.

Гуткина была не одинока: интерес к коллекции проявляли и другие мошенники. И не только мошенники. Говорят, что и поэт Евгений Александрович Евтушенко был в числе желающих приобрести картины Филонова, и киноактёр Валентин Иосифович Гафт, и кинорежиссёр Григорий Михайлович Козинцев, и актёр эстрады Аркадий Исаакович Райкин называл Филонова своим любимым художником… Евдокия Николаевна никому не доверяла. Но Гуткиной почему-то доверилась.

Моисей Залманович Поташинский – ещё один специалист по созданию поддельных работ Филонова – уверял журналистов, что в Русском музее, как и в любом другом, авангардисты не слишком ценились и их работы легко было вынести из фондов.

– Это так, – вздыхает Дина Ахметова. – У нас Кандинский мог пропасть навсегда. В 1950-е годы его списали. И могли сжечь во дворе музея. Если бы не Анатолий Иванович Новицкий, который убедил вернуть их на баланс музея, мы говорили о них в прошедшем времени. Так что, наверное, замечательно, что Филонов до конца 1970-х годов был под надёжной защитой его сестры.

В Казани выставка пробудет до конца февраля следующего года. Три месяца – много это или мало, чтоб постичь таинство работ Филонова и его учеников? Не знаю, но очень надеюсь, что казанцы успеют за это время разгадать космическую притягательность их искусства.


Зиновий Бельцев.

Комментарии

Присоединяйтесь к нам в соцсетях!