​Карнавал современности или провокация будущего?

14 июня 2019
Культура


В казанской Галерее современного искусства на всё лето прописался знаменитый проект «Inverso Mundus» художников AES+F. Наш обозреватель познакомился с ним и пообщался с одним из создателей группы.

Зачем люди ходят в картинные галереи и музеи изобразительного искусства? Чтобы испытать эстетический экстаз, радость узнавания привычных классических образов, получить некое удовлетворение от обретения внутренней и внешней гармонии… Не так ли?

Зачем люди ходят на выставки группы AES+F? Наверное, для того, чтобы увидеть свои потаённые мысли и лучше понять их. Растянутая в пространстве и времени видеофреска, где движения героев сорокаминутного трехканального действа запредельно неторопливы, опрокидывает психологию смотрящего на неё. Впрочем, само название обязывает её к этому: Mundus – по-латыни мир, а Inverso – это одновременно и итальянское «противоположный», и староитальянское «поэзия». Так сообщает каталог, подготовленный к 56-й Венецианской биеннале 2015 года, где состоялся первый показ этого проекта, и в очередной раз переизданный к казанскому его показу.

Едва включается огромный экран, на нём возникают отчуждённые от тела желудки, кишечники, анусы, а симпатичные мальчики в форме уборщиков начинают чистку наоборот, разбрасывая мусор из контейнеров и затапливая город фекалиями, выливающимися из длинных толстых шлангов. За всем этим безучастно с вершин многоэтажных домов наблюдают респектабельные джентльмены, готовясь протянуть руку за подаянием, которое им равнодушно даруют нищие. И всё это под звуки шедевральной «Готической сюиты» Леона Боэльмана – самого часто исполняемого органного произведения конца XIX века.

– Музыка – очень важный элемент в наших видеоинсталляциях, – я разговариваю с известным графиком и дизайнером Евгением Святским, стоя на третьем этаже Галереи современного искусства среди пыточных агрегатов, стилизованных в духе дизайна ИКЕА. – Как в изображении мы обращаемся к традициям старых мастеров, – их легко увидеть и в композициях, и в эстетических аспектах, и в цветовой палитре, и одновременно впитываем в себя новую культуру компьютерных игр, кино, сочетая старые и новые мифы, так и музыкальный ряд составлен из фрагментов классических произведений с добавлениями современной музыки, каких-то звуков, делаем мы это с участием композиторов и музыкальных редакторов, но обычно решаем сами, что именно выбрать. Мы пробовали заказывать специально написанную музыку для наших фильмов, но нас это не удовлетворяло: она носила прикладной характер и была не столь выразительна. Стенли Кубрик в своё время сказал, что вся музыка для кино уже написана, надо только уметь выбрать.

А выбирать музыку AES+F, кажется, научилась очень неплохо: высшие и низшие, жертвы и палачи, люди и звери, старики и молодые, женщины и мужчины меняются на экране социальными ролями то под «Старинную французскую песенку» Петра Ильича Чайковского, то под фортепианный Концерт для левой руки Мориса Равеля, то под двадцать третий Концерт для фортепиано Вольфганга Амадея Моцарта…

– Карнавал, в широком смысле слова, никуда не исчезал: загляните в труды Михаила Бахтина, который всё это описал как смеховой мир. Мы все в нём пребываем, мы все шутим, мы все любим анекдоты, которые строятся на перевёртыше и смене ролей, – Святский устало роняет привычные и, по-видимому, часто повторяемые им аксиомы. – Есть представление, что мы уже живём в перевёрнутом мире, многие аспекты, которые здесь вроде бы юмористические, сатирические, на самом деле воспринимаются как отражение реальности: в каком-то смысле нищие и впрямь кормят богатых и дети со стариками дерутся, потому что старики не хотят уходить – происходит удлинение срока активности человеческой жизни, рабочие места не освобождаются, в этом проблема молодого поколения во всём мире. Раньше смена происходила довольно-таки запрограммировано, определённо, а сейчас надо драться за право жить и работать. И молодые чувствуют себя потерянными. А с другой стороны, старики не могут выступать наставниками молодых потому, что не понимают ничего из того, что происходит сегодня, не могут определённо сказать, что это полезно, а это вредно, и так далее.

Творцы «Inverso Mundus» скрылись за четырьмя буквами и одним математическим знаком – AES+F. Это означает, что группа состоит из четырёх человек, чьи фамилии начинаются с этих букв – Татьяна Арзамасова, Лев Евзович, Евгений Святский и Владимир Фридкес, и что последний из них присоединился к коллективу позже всех, поэтому и отделён плюсом.

– Мы работаем очень давно, – поясняет Святский, – хотя карьера наша стартовала в начале 1990-х, начинали втроём в далёком 1987-м, в 1995-м присоединился Володя. Так что уже три десятка лет работаем как один автор.

Творчество AES+F намного лучше знакомо зарубежной аудитории, нежели российской. Казань – четвёртый или пятый российский город, в котором гостит работа мастеров, покоривших пять из шести континентов: только в Антарктиде не было их выставок.

– «Inverso Mundus» впервые была представлена в 2015 году на Венецианской биеннале, – уточняет Святский. – Это было уже четвёртое наше участие там. Проект представлялся в параллельной программе в Magazzini del Sale и музее Vitraria Glass. Потом в том же году был показан на Московской биеннале в Мультимедиа Арт Музее – нашем давнем партнёре и в галерее Триумф. В последующие годы «Inverso Mundus» не только обошёл многие страны в Европе, в Азии, в Америке, но и побывал в Петербурге. Казанский Музей изобразительного искусства перед Новым годом обратился к нам с просьбой показать выставку здесь, мы тогда были в Палермо, и через полгода уже всё задуманное свершилось.

Люди растерянно бродят по залу, вглядывались в картины, где странные мутанты ластятся к людям с отрешёнными взглядами и женщины с пластиковыми выражениями лиц словно понарошку пыточными инструментами взрезают мужские тела. А с огромного экрана на посетителей выставки летят рыбоголовые бегемоты со слюдяными крыльями, свинья в резиновых перчатках бирюзового цвета вспарывает огромным кухонным ножом чрево висящего вверх ногами мясника и нежные полицейские под красивым терракотово-розовым балдахином ласкают друг друга на парящей в облаках кровати.

– Этот проект отправляет нас к глубокой и давней карнавальной традиции, европейской, частью которой и Россия была со своими масленицей и скоморохами, такой перевёртыш, праздник непослушания, когда один день в году можно было делать то, что нельзя делать во все остальные, – поясняет Святский. – Мир вверх ногами – тема картинок, гравюр, которые гуляли по Европе XV века, да и по сей день популярная в произведениях графиков-карикатуристов. Сюжеты из этой серии можно увидеть, скажем, у Франсиско Гойи – ослы на плечах как сатира на окружающую жизнь. Мы же попытались рассказать о современном мире, используя цитаты из классических произведений. Это бедные, подающие милостыню, и богатые, её просящие, это нищие, сменяющие богатых в советах директоров в корпорациях, это женщины-инквизиторы, здесь мы немножко опередили события, когда создавали этот проект, – движение #MeToo появилось в октябре 2017 года, это конфликт поколений как бои без правил детей и стариков, метафорическое изображение того, что сейчас мы наблюдаем в мире, когда явственно обострилась межпоколенческая конкуренция, это химеры, которых не было изначально в составе таких картинок, но у нас перевёртыш состоит в том, что они из страшных чудовищ, которые опасны тем, что пожирают всех, превратились в домашних питомцев, демонстрируя мысль, что все мы со своими химерами носимся, холим их и лелеем.

– У вас получился очень масштабный и по мысли, и по техническому исполнению проект…

– В «Inverso Mundus» снималось пятьдесят семь человек, из которых часть – профессиональные актёры, известные, как Андрей Руденский, и те, чьи имена менее на слуху, часть – профессиональные модели, а часть – стрит-кастинг, мы их находили через социальные сети, в московских клубах и барах. Кастинг является важным элементом нашей работы, это палитра. Москва богата этническим составом, можно найти всех. Правда, на съёмки прилетали и две пожилые дамы из Австралии. А съёмки проходили в Москве две недели. Но надо сказать, что то, что вы видите, это не видеосъёмки, фильм не снимался в таких видах, которые возникают на экране. Мы снимаем фотографии, потом они подвергаются морфингу, анимации и объединяются на дальнейшем постпродакшене с элементами компьютерной графики, соединяются между собой и актёры, которые на площадке не встречались, оказываются в одном кадре.

Свой способ сборки фотографий в анимированные видео AES+F придумало дюжину лет назад. Актёры просто принимают особые позы и совершают простые движения, а затем художники встраивают получившееся в задуманные интерьеры и дополняют компьютерной графикой. При этом актёры не играют ролей, не придают лицам эмоциональной окраски и не прикасаются друг другу. История, рассказываемая AES+F, рождается не усилиями талантливых или не очень моделей, не столкновением характеров персонажей, а набором типических узнаваемых образов и рядом ассоциативных связей и цепочек. Тогда, в 2007 году группа AES+F с проектом «Last Riot» представляла Россию на Венецианской биеннале: типичные представители нулевых годов испытывают кризис переходного возраста и бунтуют против всех на фоне разрушающегося мира.

– Мы, если и создаём нечто провокативное, то это провоцирует людей на размышления, на саморефлексию, на поиски каких-то интерпретаций, – пожимает плечами Святский. – Мы никому ничего не навязываем, в наших работах нет дидактики, мы всего лишь стараемся рассказать людям о мире как мы его видим и пригласить их разделить с нами наши ощущения. Был ряд случаев, когда мы предвосхищали ряд событий. Так было с «Исламским проектом», который мы в 1996 году выпустили. Там среди прочих картинок разрушенного Манхэттена была статуя Свободы, одетая в паранджу, с Кораном вместо Конституции. Американцы восприняли этот проект как хулиганский, нарушающий и очень сильно принципы политкорректности. Нам высказывали возмущение и представители Ирана, заявлявшие: «Почему это женщина руками Коран трогает?» А после 11 сентября 2001 года нас вдруг нарекли пророками.

– Кажется, Уильям Берроуз сказал: «Функция художника – пробуждать опыт удивлённого узнавания: показать зрителю то, что он знает, но не знает, что знает».

– Именно. Мы не предвидели ничего, мы просто острее, чем кто-либо другой, почувствовали изменения в мире. Я бы не называл это пророческим дарованием, скорее это интуиция художника. Это входит в нашу профессиональную особенность – точно чувствовать своё время, концентрировать мысли и возвращать их людям уже в виде образов. Вы замечали, что люди острее реагируют на произведения искусства, чем на новости о том же, сказанные в средствах массовой информации? Картинки из телевизора, изображающие примерно то же самое, не вызывают у людей такой реакции, как художественный образ. На нас начинают нападать: «Откуда вы это взяли?» Оглянитесь вокруг себя, посмотрите в окно, вы всё поймёте… Реальность зачастую оказывается жёстче, брутальнее…

– А эта самая реальность как-то влияет на жизнь ваших проектов?

– Во-первых, выставочное пространство позволяет нам каждый раз подходить к выставке творчески, по-особому её решать, определять её индивидуальный состав и размещение. Тот же «Исламский проект» мы выпустили довольно-таки давно, в 1996 году, и решили, что, наверное, пора о нём уже забыть, но жизнь распорядилась иначе: его захотели увидеть в разных концах света. И в 2000 году мы выпустили новую версию взамен фальшивого офиса турагентства с соответствующими постерами на стенках. Вместе с египетскими бедуинами в Каире сшили аппликативные ковры, включив в их центр напечатанные на шёлке наши картинки, и собрали из них шатёр.

– Скандальный проект «AES – свидетели будущего. Исламский проект», где Биг-Бен увенчан полумесяцем, музей Гуггенхайма оснащен минаретом, у Центра Помпиду пасутся бараны, а сидящие на Красной площади бородатые моджахеды одобрительно глядят на прибитые к столбу отрубленные согласно шариату кисти рук?

– Нам интересно подкидывать обществу провокации для рефлексии. Люди, которые зажаты, застёгнуты на все пуговицы, боятся пикнуть, выразить свои чувства, страхи и вожделения, получают возможность поговорить об этом. А вот второй вариант продления жизни наших идей: мы поставили спектакль «Психоз» в Электротеатре Станиславский в Москве в 2016 году, в 2017 году выпустили видеоинсталляцию «Психоз» и показали её в Венеции на Ночи музеев, в 2018 году вышел VR «Психоз», в котором попытались преодолеть замкнутость, присущую VR, когда один человек смотрит, а все окружающие смотрят на человека в шлеме, и ничего интересного в этом нет. Мы придумали такую инсталляцию, где человек в шлеме сам является частью этой инсталляции. Посетители видят дурдом, пациента в коляске на ремнях, а он, в свою очередь, видит сначала то же самое пространство, а потом попадает в мир галлюцинаций Сары Кейн и там путешествует – что-то там делает, кричит, машет руками, выражает своё отношение к увиденному, и для окружающих становится ясно, что это не вполне здоровый человек.


– Вы ведь и в оперном жанре что-то делаете?

– Наша группа разработала сценографию для оперы «Турандот» в Teatro Massimo (Палермо). Это такой их совместный проект с Лахта-центром (Санкт-Петербург), Badisches Staatstheater (Карлруэ) и Teatro Comunale (Болонья). В этой версии оперы Джакомо Пуччини предстаёт образ глобального царства будущего, в котором победил киберфеминизм – тоталитарное общество под властью женщины, опирающейся на «силовиков-роботов». Мы делали костюмы, декорации и видео. В нынешнем мире оперные театры, их руководители, режиссёры и даже сама аудитория, озабочены тем, что аудитория оперных спектаклей стареет, и сам этот жанр может уйти, если не станет интересным, привлекательным для более молодой аудитории. Триста лет тому назад опера была максимально ярким, пышным, самым топовым зрелищем на тот момент, насколько это можно себе представить. Эффекты на сцене, декорации, голоса, музыка, да ещё королевский театр – всё вместе это поднимало жанр на небывалую высоту. Потом это стало более народным зрелищем, но всё равно оставалось зрелищем. На сегодняшний день традиционные оперные декорации не могут конкурировать по зрелищности с современными медиа, кино, элементами видеоигры. Попробуйте объяснить молодёжи, почему шестидесятилетние полные граждане, поющие на сцене, – шестнадцатилетний Ромео и четырнадцатилетняя Джульетта. Конечно, люди, верные оперному искусству, привычны к такого рода условностям, для них важнее – голоса. Но для того, чтобы эта аудитория совсем не состарилась, в залах уже слишком много белых голов, важно что-то сделать с этим самым зрелищем, чтобы опера стала адекватна современному мировосприятию. Поэтому везде экспериментируют. Видео-арт в театры попал уже давно – и в драматические, и в оперные, и в балетные, но разница в том, что где-то видео-декорации рассматривают как форму, как дополнение к действию, а в нашем случае это параллельное действие, которое можно смотреть отдельно от спектакля, заткнуть уши и не слушать музыку. Мы не иллюстраторы, мы не исполнители каких-то поручений, мы полноправные участники создания концепции спектакля. Мы перепридумали «Турандот», отказались от традиционной китайщины, ведь история-то эта, на самом деле, никакая не китайская, а персидская, это «Шахнаме», вообще-то, фрагмент из которой и попал к Карло Гоцци. Но мы от этого всего отказались и поместили всё в будущее. Если для XVIII века важно было поместить историю далеко географически, где другие порядки и другие возможности, то в нашем случае мы перенесли всё в хронологическое далеко – в 2070 год, попробовав изобразить сегодняшний феминизм в некоем тоталитарном царстве, где правит Турандот. Видео, кстати, здесь не только часть постановки оперы, но и наш отдельный видеопроект. Мы в ближайшее время завершим эту многоэкранную видеоинсталляцию с новой музыкой, из Пуччини останутся лишь цитаты, и представим её в Петербурге.

– Интересно, как вы думаете, ваши проекты переживут нас с вами?

– Знаете, наш очень хороший знакомый, специалист мирового уровня, искусствовед Александр Щедринский обратил наше внимание, что картины Ренессанса, барокко не такие, какими их видели современники художников, – краски со временем окисляются и меняют цвет. В нашем случае есть надежда, что созданные нами видеоинсталляции эту сторону дела переживут, а насколько будет оно интересно следующим поколениям, сказать невозможно. Молодым зрителям нравится то, что мы делаем. Но что будет актуально и для них, когда они достигнут нашего возраста, и для их потомков? Уже сейчас некоторые работы входят в образовательную программу университетов и в Соединённых Штатах, и в Европе, и в нашей стране, по поводу «Исламского проекта» написаны диссертации, наш проект «Last Riot» стал провозвестником нового направления postinternetart – поколение тридцати-тридцатипятилетних художников, занятых современными медиа, училось на «Last Riot» в Чикагском университете. Всё это немножко вселяет в нас надежду…


Зиновий Бельцев.

Комментарии

Присоединяйтесь к нам в соцсетях!