Уличные протесты, геи, феминизм и другие темы современного иранского театра

04 июня 2019
Культура

В повестке дня фестиваля «Науруз», для многих неожиданно, оказалась лекция об иранском театре. Айрат Бик-Булатов, который пристально следит за главным событием сценической жизни тюркского мира, приходит к выводу, что «Иран – пример для нас, а мы – пример и маяк для Ирана, маяк, а иногда и раздражитель».

На фестивале тюркских театров «Науруз» неожиданно заговорили об Иране. Какое, вроде бы, отношение Иран имеет к тюркским театрам? Иран мы знаем как одно из закрытых, гомогенных культурных обществ. После Исламской революции 1979 года – страна в одночасье изменилась. Иранских женщин, прежде одевавшихся в свободной европейской манере – обязали надеть платки и унизили в правах, ввели ограничения на профессии, раздельное обучение в школах. Прежние университеты назывались отныне исламистами гнёздами разврата. А имя великого поэта Фирдоуси даже было запрещено к упоминанию. Много других ужасов можно прочитать хотя бы даже в статье про иранскую революцию (в том числе культурную), которая есть в Википедии.

Мы понимаем, что и сейчас, 40 лет спустя, культура, и театр в частности, работают в Иране в условиях, видимо, жестокой духовной исламской цензуры. Последняя новость об этом, которую я перепощивал в своих аккаунтах в соцсетях, относилась к 12 сентября 2018 года. Тогда в Иране были арестованы режиссер и продюсер за постановку шекспировского «Сна в летнюю ночь». Театральные деятели были задержаны 9 сентября после опубликования в интернете видеоролика, на котором показана репетиция новой постановки. На кадрах видно, как актрисы танцуют рядом с мужчинами: согласно законодательству Исламской Республики, на публике запрещено танцевать представителям обоих полов одновременно и рядом друг с другом. Позднее суд согласился выпустить театральных работников под залог в 24 тысячи долларов за каждого. До ареста режиссера и менеджера спектакль был показан на сцене семь раз.

Итак, вот такой опыт, такая ситуация, как мы её себе представляли. И вот – в программе «Науруза» для участников и журналистов значится лекция «Современный иранский театр» кандидата искусствоведения из Москвы Кристины Матвиенко. И вопрос, наверное, возник у многих: «Да, хорошо, Иран, гомогенное общество, духовно-нравственная цензура, но причём здесь мы и вообще – тюркские театры?»


В последнее время в казанском театральном сообществе (татарской его части) то тлеет, то разгорается с новой силой жёсткая дискуссия, иногда принимающая весьма скандальные формы. Всё громче раздаются голоса с требованиями введения театральной цензуры в Татарстане. На режиссёрской лаборатории «Тамга», проходившей недавно в театре юного зрителя им.Г.Кариева, после нескольких эскизов – вставали спикеры, уважаемые люди, среди которых актёры и даже главный режиссёр татарского ТЮЗа Р.Аюпов и заявляли: «Такое татарскому театру не нужно».

В номере за 17-24 апреля 2019 года газеты «Звезда Поволжья» было опубликовано открытое письмо Президенту РТ Р.Н. Минниханову и Государственному советнику РТ М.Ш. Шаймиеву от критика-искусствоведа Миляуши Хабутдиновой (кстати, она вчера сидела в зале на лекции об иранском театре), письмо, в котором известный критик призывала политических руководителей Татарстана ни много ни мало – «принять меры по «оздоровлению» культурной политики в РТ. Происходящее (прежде всего М. Хабутдинова имела в виду происходящее в татарском театре, экспериментальные и прорывные театральные постановки молодых коллективов и проектных объединений – А.Б.) выходит далеко за рамки точечных культурных экспериментов и представляет угрозу общественной безопасности». Конец цитаты.

Итак, разговор об Иранском театре, в котором в своё время были приняты весьма радикальные меры по «оздоровлению» культурной политики, неожиданно сделался особенно актуальным для Татарстана, что называется, вошёл в дискурс недавней театральной повестки. Моя позиция по вопросу, тем, кто следит за моими постами в Facebook, известна – я резко оппонирую всем, жаждущим введения мер или каких-либо форм театральной цензуры в Татарстане, ещё со времён открытого письма (это – год 2015) артиста уже русского ТЮЗа Романа Ерыгина сотоварищи, требовавшего чего-то подобного в отношении недавно назначенного режиссёра этого театра Туфана Имамутдинова.

Кстати, многие постановки именно Туфана Рифовича стали мишенью нападок Миляуши Хабутдиновой и приводятся ею в негативном свете, как пример «угрозы безопасности», в упомянутом письме. Одна из этих постановок – «Алиф» – получила «Золотую маску» (исполнитель главной роли Нурбек Батулла), и имела ещё несколько номинаций этой самой главной в стране театральной премии.

Ну и ещё по совпадению: ровно на этот день (то есть тот же, когда состоялась и лекция), вечером, в расписании «Науруза» приходился показ очередного спектакля Туфана Имамутдинова, но поставленного уже им в Альметьевском театре («Место есть лишь в тишине»).

Так что – лекция об иранском театре стала, что называется, лыком в строку! Из лекции этой выяснились вещи совершенно неожиданные! Во-первых, Кристина Матвиенко объявила: «Такого притока театральной публики, как в Иране, можно встретить мало где. Театр стал местом важного общественного высказывания в Иране, что называется, партером Нации». Оказывается, с 1970-1990-х годов – периода культурного безвремения и пустоты – в Иране произошли значительные изменения. Прежде всего, связанные с появлением интернета, несмотря на весь контроль со стороны правительства, приоткрывшим местной молодёжи доступ к достижениям мировой культуры, создавшим условия для культурного обмена.

СМИ в Иране до сих пор контролируются очень жёстко. Но и театры – в большинстве: государственные, да и существующие частные мы можем назвать таковыми лишь частично. И все пьесы здесь могут быть поставлены только после того, как пройдут двойную цензуру (то есть проходит цензуру и сам текст, который будут играть, а после – и сама постановка). И да, в театре запрещены прикосновения мужчин к женщинам, и эти пресловутые «танцы рядом», и много ещё чего. Но тем не менее, оказалось: что именно театр (есть ещё кино, но тут контроль жёстче, ты просто можешь не получить разрешения на съёмку того, что тебе хочется) стал площадкой для проговаривания важных тем.

Билеты в театр очень дёшевы в Иране, и доступны всем. А фестиваль «Фадж», на котором присутствовала К.Матвиенко и примеры из которого приводила на лекции – собирает тысячи постановок со всей страны. И некоторые сюжеты пьес, прошедших, как помним, духовную иранскую цензуру, из тех, что пересказывала нам московский театральный критик, производили на нас, слушающих, ошеломляющее впечатление.

Как вам, например, такое в иранском театре: два гея убивают третьего, своего друга, и затем (чтобы избежать наказания) пытаются внушить его отцу, страдающему болезнью альцгеймера, что это он убил собственного сына? Тема гомосексуальности в иранском спектакле – можно ли было такое представить? Я не представлял, во всяком случае. В этом же спектакле действуют ещё несколько независимых сюжетных линий: два парня пытаются провести девушку к себе в общежитие, и вдруг натыкаются на охранника, они начинают его жестоко избивать. Третий сюжет: сын, страдающий лудоманией (страстью к игре) шантажирует своего отца. И всё это происходит как бы в телевизионной рамке. Сидит какой-то ленивый увалень на диване – переключает каналы.

«Забыла добавить, – вдруг прерывается Кристина Матвиенко, – всё это ещё было сдобрено юмором, чтобы вы поняли, как это было, надо представить себе, что при таких темах, это очень смешной спектакль. «Телепередачи» прерывались ещё (также разыгрываемыми на сцене актёрами) рекламными роликами, видимо, очень узнаваемыми местной аудиторией, так как зрители смеялись. Режиссёра этой постановки – Салиха Аллави Задеха называют «иранским Макдонахом» (Мартин Макдонах – известный ирландский драматург, театральный и кинорежиссёр, широкой публике известен по фильмам «Три билборда на границе Эббинга, штат Миссури», «Залечь на дно в Брюгге», а в театральном мире – пьесами «Калека с острова Инешмаан» и другими, в которых часто можно встретить грубые шутки, специфический юмор, обсценную лексику, при этом событийный фон его пьес часто трагический, на котором раскрываются перед зрителями судьбы его героев, типичных «маленьких людей» – А.Б.).

Другой иранский пример – очень напомнил спектакли нашего артиста танца и хореографа-постановщика, обладателя «Золотой маски» Нурбека Батуллы. Игла. Верёвка. Делается круг. По кругу – полуобнажённый танцор. Происходит как бы реинкарнация древних круговых движений. Суфийских практик. Он движется в кружении. И мы видим далее – элементы современной хореографии. Видим, как они органично сочетаются. Вообще, для иранского контемпрорари данса, оказывается, нет разницы между древними традиционными либо современными движениями – и то, и другое связаны с телесными практиками радикального свойства, исследованиями новых границ телесного. Неслучайно, и в Иране, и в Татарстане наиболее заметными явлениями новой волны сделались спектакли, выполненные на языке пластического танца. Безусловными лидерами этого направления в казанском татарском театре сейчас и одновременно основными мишенями стрел «традиционалистов» сделались хореографы-танцоры Нурбек Батулла и Марсель Нуриев.

Продолжим обзор иранских постановок. Спектакль «Календула» посвящён теме насилия над детьми, это спектакль-бродилка (современные театроведческие термины: «спектакль-променад», «иммерсивный театр»). Тебе надевают цветную верёвочку, каждому зрителю – своего цвета, и ты идёшь на привязи, и потом, в зависимости от нынешнего цвета – попадаешь в ту или иную комнату, где перед тобой одним (единственным зрителем) разворачивается, скажем, «сиреневая» история: про мальчика, которого избивает отец за поражение в музыкальном конкурсе, а в другой комнате – история про харрасмент ученика со стороны учителя. И так далее. После каждого эпизода все зрители со своими верёвочками соединяются в общем пространстве. В конце спектакля авторы-актёры произносят монолог: «Если вас каким-то образом шокировало или оскорбило содержание нашего спектакля – выйдите в спальные районы Тегерана, и вы там увидите похожие истории вживую».

По-настоящему шокировать зрителей мог другой спектакль иранского фестиваля: «Разминка», посвящённый уличным беспорядкам и их разгону. Локация спектакля – спортзал. Зрители – как бы участники протестной акции, они же – жертвы. Актёры изображают толпу полицейских, агрессивно идущую на протестующих, с криками и дубинками они избивают манекены в центре зала, они кричат, давят ногами бутылки, бросают банки, прямо в зрителей летят брызги воды, раздаются ругательства. «Было очень неуютно, хотелось уйти», – делится Кристина Матвиенко, – ну, ребята просто полностью высвободили свою энергию и уже не очень себя контролировали, но это же ведь и хорошо», – вдруг неожиданным образом заканчивает свой спич московский критик.

В Казани подобное ощущение у меня было всего лишь раз, на одной из недавних лабораторий, посвящённых импровизации, там у актёров тоже произошло «высвобождение энергии», и куратором лаборатории Т.Имамутдинову и Н.Батулле пришлось даже извиняться за мат на сцене.

То есть, мы видим разные, потрясающе смелые для Ирана вылазки в поле социального и документального театра. «Всё это, конечно, подсмотрено у Запада», – заключает К.Матвиенко. «Подсмотрено» – точное слово, ибо и увидеть-то порой непросто, Facebook, например, официально запрещён в Иране, на многие ресурсы можно выйти только на свой страх и риск с помощью специальных средств. И вообще не стоит обольщаться, видя эти примеры, рисующие нам разнообразие и свободу иранских театров. В Иране до сих пор действует смертная казнь, а также применяется практика публичных порок и иных телесных наказаний, накладываются жёсткие запреты иногда на довольно невинные вещи, вспомним с чего мы начали эту статью: были арестованы авторы инсценировки по Шекспиру.

И всё-таки на примере театров мы видим, как постепенно в Иране формируется новое общество, насколько важней институцией там сделался именно театр (в отличие, скажем, от Турции, где в самом театре, по словам Кристины, можно гораздо больше, чем в Иране, но при этом театр не представляет в Турции такой важной институции для общества, не является местом, где происходят общественные дискуссии по самым актуальным проблемам). Иранские театры научились, соблюдая положенные правила игры, выдерживая нужные дистанции, оставаясь (девушки) в платках – проводить через цензуру и ставить на сцене очень актуальные постановки. Общество научилось говорить. Это важнейшее достижение последнего времени. Показатель того, что иранское общество, столь жестоко подавленное, униженное в своих правах после Исламской революции, начинает оживать.

Мне, как историку отечественной журналистики, легче искать примеры аналогий именно в этой сфере. Пришедший всё же после драматичных событий восстания декабристов к власти Николай I решил заставить общество замолчать, и издал новый Устав о печати 1826 года, прозванный в кругах «чугунным». Первое десятилетие царствования Николая I Герцен потом назовёт «тёмной ночью», а после – прозвучал «выстрел в тёмную ночь»: знаменитое письмо Чаадаева, и общество зашевелилось, нашло лазейки в законах, стало обсуждать актуальные проблемы через художественную литературу. На арену вышел тогда критик Виссарион Белинский, который прямо призывал писателей создавать произведения на актуальные темы, чтобы дать критикам возможность их обсуждать.

Вот то примерно, что произошло с театром в современном Иранском обществе. И в контексте нынешних разговоров о цензуре – опыт Ирана может стать для нас важным примером, но в том числе нас интересует и сама работа этого духовно-цензурного ведомства в современном Иране, ведь каким-то образом даёт же она разрешение на такие постановки? Какой-то, значит, достигнут консенсус власти и общества о важности и возможности обсуждения этих тем через театральные подмостки, при соблюдении сложной системы ограничений? До конца нам отсюда не понять, как это устроено, но можно увидеть и осознать вектор: преодолеть запреты. Опасность нынешней ситуации в Татарстане, мне кажется, заключается в том, что некоторые представители самого нашего общества всё громче требуют эти запреты наложить. Любая власть зачастую с удовольствием аккумулирует и опирается именно на такие запретительные голоса.

Иран – пример для нас, а мы – пример и маяк для Ирана, маяк, а иногда и раздражитель. Как прежде навязанная иранцам в огрублённом виде система Станиславского, преподававшаяся таким образом во всех театральных школах Ирана, которая в последнее время тоже становится объектом сатиры и рефлексии в иранских спектаклях. Желание освободиться от диктата одной грубой системы – очень хорошо символически выражать через демонстративный отказ и деконструкцию системы Станиславского.

Гран-при фестиваля (того из них, на котором была Кристина Матвиенко) получил спектакль, также связанный с русской темой. Он состоит из переплетения двух документальных тем: первая из них – как труппа этого театра поехала в Санкт-Петербург, в надежде поставить там совместный спектакль с русскими, но в итоге у них ничего не получилось; и вторая тема неожиданная: Горбачев в Форосе в 1991 году, то есть в момент, когда он лишается власти. Он что-то говорит, произносит речи… В спектакле исследуется этот опыт неудачи, опыт собственного поражения, а также запретительных барьеров, ему способствовавших. Всё это нашло неожиданный отклик у местного зрителя.

Кристина приводила ещё много примеров иранских спектаклей (например, инклюзивный спектакль с глухонемыми, где обычным зрителям выдавались наушники, чтобы они тоже смогли себя почувствовать лишёнными слуха, и таким образом попытаться постигать мир; или спектакль с использованием дронов – который близко подлетал к актёрам, и снимал крупные планы лиц, исследуя снова тему телесности и межличностных расстояний, столь важную внутри иранской культуры и системы действующих запретов). Много примеров, но мы остановимся на этих, уже приведённых. Остановимся, чтобы поразмышлять ещё раз над тем: нужна ли нам свобода? Слова. Творческого выражения. Поднимания и обсуждения важных тем обществом и в том числе иногда в рамках и форматах современных искусств. Осознаём ли мы ценность этой свободы? Готовы ли мы с ней расстаться? И будем ли способны, расставшись, бороться вновь за возвращение этого права – свободно думать и выражать свои мысли?

И вопросы эти – общие, хоть для тюркских театров, хоть для любых иных.


Айрат Бик-Булатов

Комментарии

Присоединяйтесь к нам в соцсетях!