Вход 
– Произведения Булгакова условно можно разделить на две линии, – продолжает свой рассказ Мариэтта Омаровна Чудакова. И первая – это автобиографичная линия: во многих его произведениях встречается масса подробностей из жизни самого Михаила Афанасьевича, я сначала, думала, это просто такой приём, но потом поняла, тут что-то большее. Произведения Булгакова не просто биографичны, они до смешного биографичны.
У Булгакова было особое отношение к своей биографии. Он остро ощущал конец того или иного периода в своей жизни и тут же его олитературивал. Он не старался жить для литературы, всё выходило само собой, он просто автоматически олитературивал жизнь, причём очень подробно, в деталях. В «Записках на Манжетах» (до определённого момента) описывается жизнь Булгакова на Кавказе и первые месяцы его пребывания в Москве. Столь же автобиографичны «Необыкновенные приключения доктора», «Записки молодого врача» и многие другие его рассказы и повести.
И тут важно ещё сказать о потрясающей смелости Булгакова. Чтобы, например, назвать в середине 1920-х годов свой роман «Белой гвардией» нужно было обладать большой смелостью… (да уж, памятуя о том, что во время Гражданской войны Михаил Булгаков служил военным врачом в Добровольческой армии Белых, не сложно уж догадаться, какую опасность представляла подробная автобиографичность в произведениях писателя – А.Б.).
– И можно утверждать, что в этих произведениях Булгаков не сдал ни пяди своего, не пошёл ни на какие уступки и компромиссы.
Этот сюжетец Мариэтта Чудакова рассказывала в преддверии эпизода о главной булгаковской«уступке», случившейся во время знаменательного разговора писателя с Иосифом Виссарионовичем Сталиным, когда Булгаков фактически отказался от главного своего требования, вопля, мольбы – отпустить его заграницу. Уступил! Писатель, отличавшийся такою смелостью художественного высказывания – уступил товарищу Сталину!..
Неожиданные рифмовки жизни М. Булгакова и жизни М. Чудаковой, основные события которой происходили уже совсем в другую эпоху, возникали перед нашими глазами в течение этой встречи. «Не сдавать ни пяди своего», – оказалось по-своему актуальным не только для писателя 1920-1930-х годов Булгакова, но и для молодого научного сотрудника отдела рукописей Государственной библиотеки СССР Чудаковой.
– Я себе ещё в 1960-е годы дала клятву, что в моих статьях и книгах не будет ни одной советской фразы. И я горжусь, что это обещание сдержала. Уже в наше время я предложила всем желающим такое пари: «Найдите во всех моих книгах и статьях советского периода – хоть одну советскую фразу, и сто долларов ваши!» И пока что, знаете, сто долларов при мне!
Когда я пришла в библиотеку, первой моей начальницей была замечательная Сарра Владимировна Житомирская, оставившая просто чудесные воспоминания под названием «Просто жизнь», всем рекомендую! И вот вызывает она меня и даёт первое задание:
– Вот вам коробка и чистые карточки, сделайте обзор наших фондов рукописей и выявите материалы, относящиеся к теме советской литературы. (Тогда уже готовились к будущему юбилею Октябрьской революции в 1967 и собирали тематические статьи в ежегодный сборник Государственной библиотеки).
А я ей тогда отвечаю: «Это невозможно, потому что «советская литература» - это оценочное понятие, я могу лишь заполнить карточки по теме «материалы, относящиеся к литературе советского времени». Она посмотрела на меня строго и одновременно как-то испуганно, всё поняла, конечно, но говорит:
– Нет, такая формулировка невозможна, ну вы пока всё равно собирайте материалы, а мы потом посмотрим.
И вот я приношу ей собранную мною картотеку, а там:
1 карточка: автограф Зощенко. 2 карточка: Мандельштам! Далее – автограф Цветаевой, автограф Максимилана Волошина, но больше всего её добило: «Десять автографов Фёдора Сологуба». Да, конечно, Ф. Сологуб работал и в советские годы, умер в 1927 году, но вы представьте, провозгласить в середине 1960-х – «советский писатель Фёдор Сологуб», этот декадент! Сарра Владимировна тогда покачала головой: «Так, всё с вами понятно, идите!»
Конечно, времена брежневского застоя не сравнить с годами сталинщины, те – гораздо более людоедские. Но вот по части людоедства, когда в 2016 году началась разворачиваться история с возможной (после – всё-таки случившейся) установкой памятника Ивану Грозному в Орле, активно лоббировавшейся тогдашним губернатором Орловской области Потомским – то Мариэтта Омаровна на свои деньги выпустила брошюру о зверствах Ивана Грозного, составленную из цитат его современников, свидетелей этих жестокостей («Сама я не историк, поэтому воспользовалась, так сказать, свидетельскими показаниями, ранее опубликованными во многих источниках, заслуживающих доверия»…).
– Иван Грозный – это тот человек, который живьём варил людей в котлах на Красной площади, или приказывал зажаривать людей на вертеле…. И поэтому, когда сейчас любят говорить, что в Европе в это время тоже были жестокие казни, так вот – до такой жестокости всё-таки не доходили! И такому-то человеку у нас установили памятник! Но не помогло это господину Потомскому удержаться у власти…
Разные, конечно, градации у власти и различных режимов в нашей российской истории – времена – то людоедские, а то – почти либеральные. Один из самых либеральных – период перестройки, именно в это время Мариэтта Чудакова превращается из литературоведа ещё и в общественного деятеля. Здесь много сюжетов, от деятельности Булгаковского фонда (те самые пресловутые письма Лужкову и иже с ним, с целью сохранить для общества «Нехорошую квартиру»: «В какой-то момент меня спасла сестра – Инна Мишина, ставшая первым директором булгаковской музея-квартиры, просто взвалив на себя огромную работу, которую прежде приходилось делать мне, освободив меня. В конце концов, на что-то же я ещё гожусь, могу же ещё что-то написать, кроме писем Лужкову»); до участия её в комиссии по помилованию при Президенте РФ, а также в Президентском совете, ещё – развозила книги по сельским библиотекам вместе с другом, офицером, ветераном Афганской войны; да много ещё чего, вплоть до брошюры об Иване Грозном, опубликованной ею на свои деньги. Неутомимая, неутомимая Мариэтта Чудакова(«вообще-то я не устаю»). За трёхчасовую лекцию присела всего несколько раз.
– У меня лежат несколько книг, написанные где-то на 80%. Но я поняла, что сейчас гораздо важнее, чем книги – ездить по стране и разговаривать с подростками. Они замечательно слушают, и у нас ещё есть шанс воспитать достойное поколение. Потому что их родителей, мы уже,кажется, потеряли, дебилизация населения идёт огромными темпами. Вы посмотрите, что сейчас творится по телевизору!
Мне не нравится, когда называют нынешних приспешников хозяев – умными, или того же Иосифа Сталина – умным, за то, скажем, что он во время известного телефонного разговора с Булгаковым смог переломить его, победить. Я всегда в таких случаях говорю: «Если они – умные, то кто же тогда Сергей Сергеич Аверинцев или недавно скончавшийся академик Иванов?» Сталин – не умный, он коварный. Вот правильное слово, русский язык вообще богатый! Это беда наших писателей, скажем, того же Булгакова или Пастернака, разговаривавших с ним, что они видели в нём человека своего уровня, но на самом деле, чтобы убивать миллионы людей большого ума не надо…
Говорят ещё, что Сталин облагодетельствовал Булгакова. Но это совсем не так! Напомню, с 1927 года у Булгакова при его жизни не было напечатано ни строчки; кроме «Дней Турбиных» (с которыми своя история) не ставилось ни одной его пьесы. Только инсценировки классиков. Я сама – ещё в школе нас водили – ходила тогда на спектакль «Мёртвые души», и не знала, что спектакль этот по либретто, написанному Булгаковым. Заграницу его не выпустили. Благодетели! Ему только дали возможность физически выжить! Но разве так он хотел жить? Некоторые любят рассуждать на тему того, что если бы Булгаков выехал, то мы бы лишились его великих произведений, он бы там, де, не смог ничего подобного написать. Но это такое живодёрское литературоведение! Это рассуждение на тему того, что было бы лучше для нас, но не для него! Булгаков хотел, мечтал уехать!
Мы дружим с замечательным пушкинистом профессором Валентином Семёновичем Непомнящим, и вот он однажды выдал такое рассуждение: что, мол, Пушкина же сослали не куда-нибудь, а в Михайловское, в русскую деревню! Он написал там прекрасные стихи! Но надо же помнить, как Пушкин мечтал оттуда вырваться, и я тогда написала где-то ему в ответ, что не дело русских критиков благословлять ссылки поэтов!
Да, времена бывают то более людоедские, то менее, и ссылку Пушкина не сравнить с лагерями 1930-х… но рифмы, аллюзии, симметрии то ли истинные, то ли ложные, закручивают нас в бесконечный роман, в котором – то Алоизий Могарыч, а то, положим, какой-то губернатор Орловской области Потомский. А в самом романе «Мастер и Маргарита» не так же ли? Библейский сюжет перекрещивается с событиями Москвы середины 1930-х годов. А ещё, в этом тексте Булгакова перекрещиваются мотивы первой линии (автобиографической) с событиями второй, ещё кажется, не названной в данной статье – описанием современного общества, советской Москвы. До «Мастера и Маргариты» произведения этих двух линиймало пересекались, в одних – была автобиография, в других же – современность. И последний роман должен был быть произведением из второй линии. Не было там никакого мастера, альтер эго Булгакова. Мариэтта Чудакова это точно выяснила, расшифровав самую первую из дошедших редакцию романа (эта расшифрованная ею тетрадка до сих пор не опубликована!). Об этом, а также о том, что же случилось после разговора Булгакова и Сталина с концепцией романа, а также о секрете ведьмы-Маргариты и причём здесь сортирные мухи – мы ещё поговорим в последующей части этого обзора лекции Мариэтты Омаровны…
Когда прошли людоедские времена и в стране началась перестройка – неожиданно возникла мода на Булгакова, и даже напечатано было «Собачье сердце», во что прежде никто не верил. И вот тогда к Мариэтте Чудаковой обратились от имени одной из самых либеральных газет того времени – «Московских новостей», главным редактором был известный шестидесятник Егор Яковлев, со всей Москвы и даже с области тогда съезжались сотни и тысячи людей почитать газету на стенде перед зданием редакции (ибо живых номеров не хватало).
- Я конечно, могу написать, но вы ведь не напечатаете! – сказала я.
- Да что вы! Обязательно напечатаем. Мы же либеральные, у нас перестройка!..
Ну, я и написала, и вот прибегает взволнованная редактор отдела, говорит: «Сняли!» Уже свёрстанную и переведённую на другие языки («МН» выходило на разных языках – А.Б.). «Сняли по решению сверху, ну сейчас приедет Егор, попробуем что-то сделать!» Егор Яковлев был в отпуске и появился через несколько дней. Та – к нему, и минут через пятнадцать выходит из кабинета вся бледная: «Я давно уже с ним работаю, но такое у нас впервые, знаете, что он сказал: «А что наш уважаемый автор против Октябрьской революции?» Вы зайдите, он хочет с вами поговорить». Я зашла, и он начал предлагать мне: «Ну вот можно здесь чуть сократить, здесь убрать… нам бы только до 19 партконференции дотянуть…» Я до сих пор не знаю, чем моя статья мешала дотянуть им до партконференции. Но вот в этом и заключается разница между нами и ими, так называемыми «шестидесятниками», они никогда не были противниками Советского Союза, они хотели только его, так сказать, улучшения.
В те же примерно годы я впервые читала лекцию о Булгакове в огромном зале Всероссийского музейного объединения музыкальной культуры имени Глинки. Зал был действительно огромный, и был заполнен полностью. Интерес к Булгакову тогда был просто потрясающий. И я тогда сказала, что за написанные Булгаковым произведения надо благодарить не Сталина, который сохранил ему жизнь, а Того, который вдохнул её в него. И мне зааплодировали. И я посмотрела наверх. Там на балкончике стоял молоденький милиционер и аплодировал мне. И вот это лицо я никогда не забуду!
(продолжение следует)
Айрат Бик-Булатов.
Комментарии