Рубин Абдуллин: «​Когда я исполнял Баха, Папа Римский начал свой ход​»​

11 октября 2017
Культура

В Казани проходит Международный фестиваль органной музыки «Organo Pleno». «Казанский репортер» побывал на сольном концерте народного артиста России, профессора, ректора Казанской консерватории имени Н. Жиганова Рубина Абдуллина.

Впервые серия концертов под этим названием была проведена двадцать лет тому назад. Так что в этом году престижный музыкальный форум отмечает своеобразный юбилей. В афише фестиваля – выступления итальянского органиста санктуария Madonna degli Angeli Луки Массалья, органистов Казанской государственной консерватории Карины Горбановой и Вероники Лобаревой, главного органиста церкви Святой Екатерины в Санкт-Петербурге Григория Варшавского, латышского органиста Домского собора Айвара Калейса и немецкой сопрано Мартины Деринг, французского органиста Notre-Dame de Paris Йоанна Вексо и, конечно же, основателя казанской органной школы Рубина Абдуллина.

– Первый орган появился в консерватории в 1972 году, – вспоминает Рубин Кабирович историю становления этой школы. – Он занимал два вагона и весил он примерно восемь тонн. Помню, как мы, студенты, разгружали его с помощью взвода солдат, поднимая тяжеленные ящики на третий этаж актового зала. А лифта, напомню, в то время в консерватории не было. Этот инструмент двадцать лет прослужил Казани, и теперь живет в Набережночелнинском органном зале. Привезенный ему на смену в 1997 году – один из лучших органов в России, у нас с ним полное взаимопонимание. Он воспитывает и учит музыканта, если, конечно, тот хочешь и может учиться. Надо лишь уметь слушать и слышать инструмент.

Концерт под названием «Органный собор» начался с токкаты, адажио и фуги до мажор Иоганна Себастьяна Баха. Первые же аккорды токкаты поманили куда-то обещанием волшебного путешествия. Это и впрямь было похоже на твердое шествие героя, но не по земле, а по каким-то радужным облакам: через гордую поступь токкаты и сдержанный плач адажио – к неизбывной радости фуги. Импровизационность и виртуозность этого произведения сочеталась в исполнении Абдуллина с философским осмыслением собственного жизненного пути. Органист не стремился к эффектам, он неспешно и вдумчиво вел диалог с Богом. И каждая нота, извлеченная чуткими пальцами его рук, была исповедальной.

Быть может, именно поэтому Франциск I остановился на кандидатуре Рубина Абдуллина при выборе органистов для торжественного богослужения в главном соборе Ватикана.

– Это было уже три года назад. По приглашению титулярного органиста Ватикана Хуана Параделя Соле, пятого января я исполнил сольный концерт в церкви Сан-Сатурнино, одной из церквей Рима. А на следующий день – праздник Эпифании, завершающий Рождественские торжества. Служба – в Соборе Святого Петра. И меня пригласили сыграть в завершении службы. Когда я исполнял ре мажорную Прелюдию и фугу Баха, Папа Римский начал свой ход с амвона, обошел всю церковь по кругу и последовал в библиотеку, из окна которой он традиционно приветствует собравшихся на соборной площади верующих. Его появления уже ждали тысячи людей. Я понимал и всю торжественность этого события, и свою ответственность как музыканта, и очень волновался.

«Легко играть на любом музыкальном инструменте: все, что вам нужно сделать, это прикоснуться к правильной клавише в правильное время и инструмент будет играть самостоятельно», – шутил когда-то сам немецкий композитор. Слушая Абдуллина, я вдруг поверил, что орган сам подсказывает музыканту, когда какую клавишу нажать, с какой силой и с какой длительностью.

Но, если говорить начистоту, не такое уж это и простое дело – играть на органе. Инструмент, который стоит в Государственном Большом концертном зале имени С. Сайдашева, насчитывает три клавиатуры – мануала, в каждом из которых по пятьдесят шесть клавиш, и тридцать педалей. Неимоверно тяжело – даже физически – управляться с этой конструкцией, но только благодаря ей орган единственный из всех инструментов может воспроизвести звучание любой из 57 нот всех восьми октав.

– Профессия органиста требует не только хорошего здоровья, но и выносливости, упорства, – соглашается Рубин Абдуллин. – Когда я начал заниматься на органе «Rieger-kloss», он стоял на сцене актового зала. В восемь утра приходит оркестр на репетицию – и до обеда. После обеда на репетицию приходит хор – и день весь занят. А вечером – концерт. Мне остается время до восьми утра и после девяти вечера. Жил я тогда в районе вертолетной площадки. Не близкий путь, как вы понимаете. И с транспортом тогда не так уж всё благополучно было. Но я понимал: либо я возьму эту профессию, либо она отторгнет меня.

И он добился своего. Виртуозное владение инструментом, умение извлекать «таинственный» звук и достигать нежнейшего piano на органе, пожалуй, ставят Абдуллина в один ряд с ярчайшими представителями современного мирового исполнительского искусства. Будучи последовательным немецким мистиком, Бах искал проявление таинственного в собственной душе. Взаимное любовное влечение Бога и человека он отразил и в Хоральной прелюдии «Schmücke dich, o liebe Seele» – мелодическое начало этого произведения звучит в интерпретации Абдуллина камерно и проникновенно. «Укрась себя, любимая душа» – примерно так звучит в переводе название этого лютеранского гимна, написанного для Причастия, когда свершается великое таинство воссоединения человека и Бога. Глубоко личная, сокровенная, и в то же время чувственно-страстная музыка Баха, полная символов, по-видимому, очень близка характеру Рубина Кабировича. «Укрась себя, душа моя; покинь пещеру мрачную греха и в ясный свет взойди», – писал в своем стихотворении Иоганн Франк, вдохновивший не одного композитора на создание хорала. Когда писал Бах, время хоралов уже ушло. Духовные стихи становились основой песен и арий, но для Баха важно было сохранить атмосферу чистой радости постижения высшей любви. Кантилена здесь пышно изукрашена орнаментом, и все же – «исполнено и радостью, и страхом мое сердце», как сказано в оригинальном стихотворении, а потому Хоральная прелюдия полна тревожных раздумий и внезапно озаряет нас изнутри откровением, что любовь – это почти всегда страдание.

«Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится». Именно эти слова апостола Павла вспоминаются во время исповедально-органных раздумий Абдуллина.

Третьим произведением немецкого композитора, прозвучавшем на «Органном соборе» стала Пассакалия до минор. Название этой пьесы испанское – passacalle – и в переводе означает: ходить по улицам. Бах рассказывает историю восхождения Христа на Голгофу, когда ходил Он среди людей и неузнаваем был. Как пронзительно звучит тема одиночества в интерпретации казанского органиста!

Величественная в своем сдержанном трагизме Пассакалия завершится уверенным: «Я с вами во все дни до скончания века». И это уже не только слова Христа, но и обещание самого Баха.

– Бывает, после работы я выхожу из своего кабинета опустошенный. Решена масса вопросов, прослушан концерт, проведены занятия, а я как будто ничего и не сделал. Но, очевидно, этим утром мне просто не посчастливилось сыграть Баха, и эта потеря невосполнима, – с застенчивой улыбкой говорит Рубин Кабирович.

Второе отделение концерта было отдано Феликсу Мендельсону-Бартольди и Ференцу Листу.

Мендельсон-Бартольди не просто был связан с органом на протяжении всей своей творческой жизни, но и как Бах работал в лейпцигской Томаскирхе – Церкви святого Фомы, дав там благотворительный органный концерт в пользу постройки первого памятника Баху. А Лист и сам был убежден, и убеждал других, что Бах – его соотечественник: «Он тоже происходил из Венгрии, как потомок переселившегося из Братиславы в Эйзенах пекаря Иоганна Баха». И считал, что в «Хорошо темперированном клавире» можно найти прямые цитаты из народных венгерских песен.

Органная соната № 6 «Vater unser im Himmelreich» Мендельсона-Бартольди по своей сути является хоралом, текст которого сочинен Мартином Лютером как поэтическое изложение молитвы «Отче наш». Мелодия хорала, вероятно, была сочинена в XVI веке и не единожды становилась источником вдохновения для Баха. В первой части произведения Мендельсон-Бартольди излагает тему хорала в барочных традициях, вторая часть написана в форме фуги на тему хорала, а третья – служит своеобразным переходом к творчеству Ференца Листа, предвосхищая его преобразования в музыке.

Исполняя «Vater unser im Himmelreich» Абдуллин не увлекался чрезмерными импровизациями и не впадал в религиозную экзальтацию, но увлекал слушателей стилистическими возможностями инструмента, делая близкой и понятной философскую символику скорбных и суровых раздумий о душе.

Вариации на тему Иоганна Себастьяна Баха «Weinen, klagen, sorgen, zagen» – яркое, драматичное осмысление баховской барочной музыки Ференцем Листом, композитором-романтиком. Лейтмотивом произведения Баха становятся библейские слова: «Мы должны через много скорбей войти в Царство Божье». Лист разворачивает эту строку во множество музыкальных метафор. Если у Баха тема «Стенанья, плач, заботы и тревоги» – так переводится с немецкого название произведения – в первой части кантаты, то Лист не дает забыть о нем на протяжении всего своего сочинения.

Надрывно, на пределе нерва исполнил его Абдуллин, удачно подчеркнув полипластовость, присущую вариациям. Словно сам раздираемый сомненьями, органист остро почувствовал мысль венгерского композитора; Лист усиливает воздействие скорбного настроения – и органист достигает вершин выражения печали и драматизма. Казалось, что сердце не выдержит напряжения и разорвется…

Зрительный зал взорвался овациями, когда стихли последние аккорды.

Рубин Кабирович вышел на авансцену. Чуть ссутулившись, он светло и печально улыбался чему-то, словно знал о будущем нечто такое, что еще неведомо нам.


Зиновий Бельцев.

Комментарии

Присоединяйтесь к нам в соцсетях!