Детство, которое стоит покинуть

15 марта 2017
Культура

В это воскресенье в Молодежном театре на Булаке состоится премьера спектакля по новелле Эрика-Эммануэля Шмитта «Месье Ибрагим и цветы Корана». «Казанский репортер» решил заглянуть в «святая святых» – в репетиционный зал и побеседовать с создателями спектакля.

Проза Эрика-Эммануэля Шмитта не может быть однозначно отнесена к массовой литературе, ориентированной главным образом на развлечение читателя и коммерческий успех. И все же она сумела покорить сердца миллионов читателей во всем мире. Он получает престижные награды, его произведения экранизируют и превращают в спектакли. Наверняка вы помните и эксцентрическую комедию «Распутник» о Дени Дидро; и романтический фильм «Одетта Тулемонд» о любви, которую можно встретить в совершенно неожиданном месте и в неожиданное время, когда, казалось бы, все уже упущено; и невыносимо щемящую историю десятилетнего подростка, больного раком в драме «Оскар и Розовая Дама»… И вот Казань ждет встреча с еще одной историей, рассказанной французским писателем и драматургом.

– Это первый мой опыт постановки, – признался Искандер Нуризянов. – У меня нет специального режиссерского образования, но давно была идея сделать что-нибудь на сцене нашего театра как режиссер. И совершенно случайно мне попалась на глаза новелла Шмитта «Месье Ибрагим и цветы Корана». Я показал ее ребятам в нашем театре. И вот теперь мы с моими друзьями пытаемся воплотить ее на сцене. А вообще-то, хотя в русском литературном пространстве Шмитт появился совсем недавно, но уже успел приобрести своих почитателей и привлечь к себе и своему творчеству пристальное внимание, так что в особых представлениях он не нуждается.

– Специалисты утверждают, что в философии детства Шмитта прослеживается сильное влияние Достоевского, особенно в вопросах толкования детских страданий…

– В «Цикле незримого» – четырех повестях о мировых религиях («Миларепа» о буддизме, «Оскар и Розовая Дама» о христианстве, «Дети Ноя» о христианстве и иудаизме и «Месье Ибрагим и цветы Корана» о суфизме и иудаизме) – этот писатель изображает детей так, как если бы только они были способны формулировать самые серьезные вопросы, те, что затрагивают бытие человека. Это как раз и подкупает. Когда в декабре прошлого года я прочел «Месье Ибрагим и цветы Корана», я почему-то даже не вспомнил, что «Оскар и Розовая Дама» уже идет в нашем театре под названием «14 писем к…». Месяц я читал и перечитывал новеллу, заново переживая драму одиннадцатилетнего подростка. У меня рождались какие-то картинки в голове, я хотел это увидеть на сцене. В середине января поговорил с ребятами, они были «за», позвонил директору, он назначил срок репетиций и определил дату премьеры – 19 и 20 марта.

– Так что же, нас ждет очередная достоевщина с психической неуравновешенностью, богоискательством и душевным надломом?

– Во время репетиций мы поняли, что история эта не про ислам, не про религию. Мы и в названии оставили лишь «Месье Ибрагим». Наш спектакль про взросление мальчика, про его меняющиеся отношения с миром. А поскольку мы – и я, и актеры – недалеко еще ушли от психологических проблем нашего героя, то это и про наш вход во взрослую жизнь. С позиции своего двадцатишестилетия я пытаюсь заново посмотреть на проблему «отцов и детей». Будет ли это интересно нашим зрителям? Я честно скажу: я не знаю. Это же мой первый опыт режиссуры. Мы пробуем. Мы на репетициях постигаем самих себя через героев новеллы. А зрители… Наверняка, они тоже будут анализировать собственную жизнь… Пока мы ставим спектакль для себя и про себя.

– Вам все равно, придет ли на него зритель?

– Нет, конечно. Наш театр коммерческий, в нем нет бюджетных дотаций. Понятно, что приходится просчитывать наполняемость зала уже при отборе пьес для постановки. В репертуаре у нас преобладают комедии, потому что они всегда востребованы зрителем. Но актеры же тоже люди, они тоже хотят развиваться. И потому у нас стали появляться и драмы. Однако, как ставить комедии – мы уже знаем, а ставить драмы – еще не научились. Мы чувствуем, что «выстрелит», что попадет в яблочко при постановке комедий, но что и как надо сделать, чтобы зритель проникся сопереживанием в драматическом спектакле – пока не поняли. Мы ищем свой путь.

– На премьере будет поставлена точка в этих исканиях?

– На премьере мы поставим многоточие. После премьеры мы не остановимся и будем дорабатывать спектакль. Это практикуется во всех театрах мира. На Бродвее, например, доводка длится около трех месяцев. Когда появится необходимость сказать «стоп», это будет понято всеми – и актерами, и режиссером, и осветителем… Вот тогда спектакль закрепляется. У нас в театре этого момента нет, поиск идет постоянно. Если какая-то наша находка перестает быть актуальной, она тут же убирается из спектакля. И наоборот, если время требует, мы добавляем актуальности.

– А теперь вы ставите спектакль-эксперимент?

– Само открытие этой театральной площадки было экспериментом. Мы с первого дня здесь. Нам повезло с этим. У театра не было четко прописанного продюсерами плана развития. Наша концепция – постоянные поиск, рост, пробы. И в этом мы схожи со становлением русского театра вообще, когда открывались студии творчества. Мы изначально шли, не зная пути. Мы просто честно и искренне делали свое дело. Мы создавали свой театр – Молодежный театр на Булаке, ломая «четвертую стену» на каждом своем спектакле. Пространство между сценой и зрительным залом стерто, оно живет на каждом представлении. У нас все свое, отличное от других. И момент духовной и физической близости сидящих в зале к играющим на сцене, и момент свободы на сцене в творческом самовыражении… Импровизация, рождающаяся от этой свободы, создает атмосферу жизни: все, что происходит, происходит здесь и сейчас, и никогда уже не повторится. Это не иллюзия жизни, это сама жизнь и есть. Любой повтор удачно найденного хода, любой штамп – это мертвечина, которую наш театр не приемлет.

– Импровизация как необходимость преодоления равнодушия зрительного зала требует большого такта и чувства меры. Вы не боитесь, что однажды актера подведет вкус?

– Такое случалось. И не единожды. Но как прожить без провалов? Это же очень хорошие уроки мастерства. Это школа, через которую должен пройти каждый. Бывало, что мы играли комедию, а все наши шутки – в тишину. Можно страдать от этого, а можно, проанализировав ситуацию, провести работу над ошибками. И идти дальше.

Айнур Низамутдиннов играет того самого мальчика, глазами которого писатель и смотрит на мир.

– Вы диктуете Моисею, как себя вести, или он вам? – не удержался я от вопроса к нему.

– Трудно сказать. Наверное, мы находим компромисс, договариваемся. Как, на каких условиях? Вот это уже наш секрет. Я сейчас на стадии скрещивания себя и героя, поиска общих линий с персонажем. Моисей, которого я играю, очень быстро взрослеет. Таковы у него жизненные обстоятельства. Судите сами, можно ли не повзрослеть, когда тебя бросила мама, а потом и отец. Он ищет ласки и любви и находит их в объятиях продажных женщин. Как сказано в новелле, «есть детство, которое стоит покинуть, есть детство, от которого нужно излечиться». Есть что-то общее у нас с Моисеем. Я в четырнадцать лет потерял маму, рос с отцом, как и он, самостоятельно пробивался в жизни, взрослел до поры. Я приехал из Нижнекамска в Казань, где у меня никого не было. И приходилось ночевать на улице, чтобы осуществить свою мечту и поступить в театральное училище. Мне, правда, гораздо больше, чем моему герою, повезло с папой. Но я все равно хорошо понимаю Моисея…

– А вообще-то, это красивая история дружбы одинокого мальчика и пожилого мужчины, тоже одинокого. Они потянулись друг к другу, и месье Ибрагим заменил мальчику семью, научил улыбаться и подарил веру в жизнь, – вступил в разговор Эрик Галлямов. – Он очень бережно относится к Моисею, понимая всю сложность его характера. И мальчик растет, не замечая аккуратной помощи месье Ибрагима.

– Собственно, про это и наш спектакль: нужно быть самостоятельным, не опускать руки, не предаваться унынию, несмотря ни на что. И помнить, что мир не без добрых людей, в трудную минуту рядом всегда найдется помощник. Дари людям любовь, и она вернется к тебе, – добавляет Айнур Низамутдиннов.

– Я играю и месье Ибрагима, и отца Моисея, – уточнил Эрик Галлямов. – У месье Ибрагима какие-то черты характера схожи с моими, какие-то – нет. Какие-то его реплики напомнили мне высказывания моего дедушки, адресованные мне – маленькому мальчишке. А вот отец героя пьесы очень далек от меня. Я пока его психологии не понял, не нащупал роль до конца. Но одно ясно: здесь нет резкого противостояния хорошего и плохого. Просто, кому-то в жизни повезло чуть больше. А кому?..

– Эрик достаточно острохарактерный актер, – поясняет Искандер Нуризянов. – У него это уже не первый опыт исполнения нескольких ролей в спектакле. Я решил дать ему возможность реализовать свой творческий потенциал в драматическом произведении. У него совершенно разные, контрастные персонажи. Но то, что роли двух важных в судьбе Моисея людей воплощает один актер – особый режиссерский ход. Это же две стороны одной личности, может быть, даже личности самого Моисея. Это два варианта жизни, которые предлагаются нашему герою на выбор. Вместе с ним перед этим выбором стоим и мы. И кто знает, может быть, на премьере вы увидите совсем не тот спектакль, который мы сейчас репетируем.


Зиновий Бельцев.


ФОТОРЕПОРТАЖ

Комментарии

Присоединяйтесь к нам в соцсетях!