Частица веры в них живет и бережет живущих с ними

В Казанском кремле открылась выставка «Невьянское чудо», рассказывающая об уникальной иконописной традиции старообрядцев Урала. «Казанский репортер» побывал в Музее истории Благовещенского собора и попытался разгадать тайну этого чуда.

Шестьдесят пять предметов церковной старины прибыли к нам из фондов Свердловского областного краеведческого музея: два десятка уникальных икон самобытной Невьянской иконописной школы XVIII–XIX веков, медная посуда и предметы быта старообрядцев, их книги и традиционная одежда.

– Первое научное исследование по невьянской иконе провел в 1923 году француз Сюшель Дюлонг, представитель миссии «Красного креста», – начала повествование куратор выставки Татьяна Петровна Мосунова. – Он не очень хорошо говорил по-русски, но заметил, что иконы, выполненные в Невьянске, отличаются иным уровнем, классом исполнения и написал об этом исследование. Но в советское время в нашей стране не очень-то придавали значение этому виду искусства. Так получилось, что термин «Невьянская икона» впервые прозвучал в докладе известного специалиста по декоративно-прикладному искусству Олега Петровича Губкина на конференции в Перми в сентябре 1985 года. Вот с тех пор ученые в один голос заговорили о феномене одного из старейших городов Урала.

Основанный по указу Петра I в 1701 году в связи со строительством чугуноплавильного и железоплавильного заводов, Невьянск почти сразу же стал центром старообрядцев Урала, когда в первой четверти XVIII века сюда перебрались раскольники с Верхней Волги, Керженца и из районов, пограничных с Польшей, среди которых было немало талантливых художников. Не даром ведь невьянские иконописцы стали известны всему раскольному миру.

То, что демидовские заводы стали оплотом старообрядчества, вряд ли может удивить. Ведь горное дело – не из легких, не каждый может выдержать этот каторжный труд. А раскольники, хоть и не любимы властью, да не пьют, не воруют, честь свою блюдут. Вот и привечали их в дремучих сибирских краях. А уж они, по свидетельству Дмитрия Наркисовича Мамина-Сибиряка, «были отличными работниками, самыми надежными поставщиками разных припасов и особенно были полезны по части приискания новых руд».

Сегодня на Урале живет несколько тысяч староверов, сохраняющих историю, культуру и традиции допетровской Руси. Хотя внешне хранители древнего благочестия ничем не отличаются от исповедующих никонианство или атеистов, – есть среди них и банкиры, и руководители предприятий, и юристы, и главы городских администраций, даже собственную газету издают, – внутренне они более строги к себе и к людям. А Невьянск по-прежнему остается непровозглашенной столицей уральских старообрядцев.

И искусство создания священных изображений здесь не отошло в область преданий. В Невьянске есть иконописная мастерская Фонда «Возрождение невьянской иконописи и народных художественных промыслов», в которой с 1994 года работают молодые художники, готовится к открытию детская школа иконописи…

– Выставка называется «Невьянское чудо», – пояснила во вступительном слове директор музея-заповедника «Казанский Кремль» Зиля Валеева. – Чудо здесь все – и сами экспонаты, и то, как эта выставка оказалась в Казани, и то, как она вписалась в экспозицию Музея истории Благовещенского собора…

– А что, это и впрямь чудо – то, что выставка заехала в Казань? – уточнил я у генерального директора Свердловского областного краеведческого музея Натальи Ветровой.

– Самый распространенный из иконописных сюжетов в Невьянске – Казанская Богородица, – улыбнулась она в ответ. – Так что мы не могли не заехать в этот город. Нас, по-видимому, вела небесная покровительница Казани.

Всю зиму выставка гостила в Москве, в Коломенском, а в середине сентября добралась до Елабужского государственного музея-заповедника. Там-то ее и решили перехватить казанцы.

– Кроме живописных икон, мы привезли с собой и литые, – обратила внимание на ряд экспонатов куратор выставки. – Это одна из разновидностей рельефной иконы, которая была характерна как раз для старообрядцев. Несмотря на то, что указом Петра I запрещались не только производство, продажа, но и бытование медных икон и крестов, медное дело в потаенных скитах достигло необыкновенной высоты художественного воплощения. Такие образы почитают «как прошедшие очищение огнем», они «не руками твореные».

В самом деле, не так уж и часто встретишь икону с литым медным распятием, умело включенным в композицию живописной иконы, и уж тем более редкость – полностью сделанные из меди образа. Впрочем, и на живописных золота столько, что издали икона кажется металлической.

«Издали пестреют новые крыши, берег реки Нейвы изрыт отчаянным образом, везде свежие громадные насыпи, разрезы, канавы, пробные ямы, и точно в самом воздухе висит какое-то магическое слово, которое заставляет жизнь бить ключом: это слово – золото. На некоторых приисках содержание золота баснословно, как на Ягодном, и с каждым годом открываются все новые россыпи. Невьянское золото неистощимо в буквальном смысле слова», – писал о родине этих удивительных изображений Мамин-Сибиряк. Вероятно, потому невьянские иконописцы и не жалели листового золота для украшения образов.

Отличительные черты Невьянской иконы – удлиненные пропорции и сплошное золочение, изысканность поз и тонкость письма. А еще в одном изображении можно встретить множество нежнейших оттенков цвета: от земляничного и киноварного с разбелом и добавлением охры через холодный малиновый до розово-лилового и пурпурного или от василькового через небесный и голубой до лазури. Мастера не следовали слепо за своими предшественниками из XII, XIII или, скажем, XIV веков, они привносили в свои произведения и свежие течения петровского времени, наполняя пространство вокруг канонически стилизованных фигур барочностью пышных золотых картушей, обрамляющих золотые надписи на темно-красных фонах, и выгнуто-вогнутыми завитками тяжеловесных узорчатых драпировок.

– Для написания икон мастера пользовались минеральными красками, очень стойкими, не выцветающими и не выгорающими, поэтому иконы оставляют впечатление свежести и новизны. Кроме того, минеральные краски придавали иконе особый колорит, – знакомила первых посетителей выставки с особенностями Невьянской школы Мосунова. – Самая ранняя Невьянская икона датирована 1734 годом.

«Царю Небесный, Утешителю, Душе истины, Иже везде сый и вся исполняяй, Сокровище благих и жизни Подателю, прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны, и спаси, Блаже, души наша», – тем временем призывал хор старообрядской общины кафедрального храма Казанско-Вятской епархии. И знаменный распев допетровских времен удивительно гармонично дополнял выставку.

– Это на вашем языке они – экспонаты, – объяснил протоиерей Геннадий (Четвергов). – По-нашему это святыни. Иконописцы вкладывали в них частичку своей веры, потому иконы и поддерживают нас, одухотворяют. Общаясь с ними, мы становимся чище и ближе к своим корням. И быть может, кто-то, посмотрев эту выставку, захочет прийти в храм, увидеть образы в их родной стихии.

А я, между тем, пристально вглядывался в иконы, пытаясь разгадать загадку их неповторимой манкости. То ли оттого, что раскольники четыре века были гонимы, то ли оттого, что у них уж слишком человеческие сюжеты в иконописи, но каждый без исключения написанный ими образ несет в себе драматургическую трагедийность. Даже «Рождество Христово» – светлый, казалось бы, сюжет – наполнено множеством тревожных сцен: от убийства новорожденных младенцев царем Иродом до поспешного бегства Святого семейства и гибели царя Ирода.

Наверное, чудо еще и в том, что тайна Невьянской иконы, как, впрочем, и любой другой, открывается каждому своя. Неторопливая беседа, которую ведет иконописец через умозрение красок, может быть услышана только чутким сердцем. И кто знает, может, именно вам эти образы поведают совсем иную, потаенную для других историю.

Зиновий Бельцев.

ФОТОРЕПОРТАЖ