Отец Диогенес: «Владыка Феофан предлагал, чтобы я ему помог вспомнить испанский язык»

24 августа 2016
Религия

Настоятель католического прихода Воздвижения Святого Креста отец Диогенес Уркиза, который в ближайшие недели покинет приход и переедет в Саратов, в интервью «Казанскому репортеру» рассказал о том, почему не смог отказаться от такого предложения, о взаимоотношении с представителями других конфессий, о том, чем займется на новом посту, а также чем Татарстан отличается от других регионов в вопросе межрелигиозного согласия. Кроме того, отец Диогенес вспомнил, как впервые увидел Казанскую икону Божией Матери и высказал мнение по поводу отношения россиян к католической церкви.

– Итак, вам предложили стать генеральным викарием епархии Святого Климента и переехать в Саратов. Это было предложение от которого невозможно отказаться, или у вас была возможность остаться в Казани, но вы сделали именно такой выбор?

– Конечно, отказаться можно было, потому что на такую должность переходить не заставляют, но сделать это сложно, учитывая то, что я служу этой епархии уже больше двадцати лет. Все эти годы мы служили рядом с епископом Клеменсом Пиккелем, который возглавляет эту епархию. Он три раза в течение последних трех лет просил об этом, поэтому уже неудобно было отказываться. С другой стороны, я, наверное, с самого начала решил, что буду стараться служить курии. Я для себя решил, что буду стараться помогать там, где я могу быть полезным.

– Но вас настоятельно просили?

– Да. Быть генеральным викарием – это значит быть непосредственным помощником епископа. Конечно, я хорошо знаю всю ситуацию в епархии, всех священников и его самого – между нами есть хорошее взаимопонимание. Наверное, исходя из всех этих обстоятельств, мне и предложили эту должность.

– Могли бы вы объяснить людям, не знающим иерархическую систему церкви, чем именно вы будете заниматься в новой должности?

– Генеральный викарий – это человек, который постоянно должен находиться в епархиальной курии – месте управления – потому что епископ должен заниматься разными делами: посещать приходы, участвовать в различных мероприятиях. А курия и администрация епархии должны работать, поэтому это в большей степени административная работа – помощь епископу в управлении приходами и епархией.

– Епархия охватывает Поволжье. А какие конкретно города?

– Территориально епархия очень большая – от Черного моря и до Урала, даже до границы с Казахстаном.

– То есть она охватывает четверть территории России. А приходы?

– Что касается приходов, то их около 50 во всех этих городах. Столько же примерно и священников, около 70-80 сестер.

– Мы видим, что в России в последнее время на государственном уровне произошел достаточно серьезный поворот в сторону традиционной религии, имею в виду православие. Каково вам ощущать на себе это, ведь, с одной стороны, вы очень близки к православию, с другой – являетесь одним из основных конкурентов православной религии, если рассуждать мирскими категориями.

– Я родом из Аргентины. Первый контакт с православной церковью у меня был в России. Исторически между Россией и Аргентиной не было никаких проблем, поэтому для меня общение с православной церковью было желанным и естественным. Но я никогда не чувствовал, что мы конкуренты. Я только из книг знал, что произошел этот несчастный раскол, но мы так далеко друг от друга не отошли, потому что верим в одно и то же.

Конечно, сложились традиции – молитвенные и церковные, – но они не связаны в целом с верой , поэтому я не ощущал конкуренцию. Естественно, Россия – это территория, где в основном существуют восточные церковные традиции. Но, с другой стороны, исторические события повлияли на то, что практически по всей России появились католики польского происхождения, немецкого и так далее, которые оказались в Сибири и в других регионах не по своей воле. Они заслуживают того, чтобы у них тоже было пасторское попечение. Так что я здесь не для того, чтобы бороться или завоевывать верующих православной церкви, а для того, чтобы обслуживать тех людей, которые из-за разных исторических событий оказались на этих территориях.

– Есть много людей, которые ввиду своего происхождения являются приверженцами католической церкви. Но из числа местного населения есть и те, кто переходят к этой вере или еще не определились. В Казани наверняка есть немало этнических русских и татар, которые стали католиками. Это так?

– Это факт. Нельзя говорить, что это такое уж огромное количество людей. Это не феномен. Это часто происходит из-за смешанных семей. Бывает так, что один из супругов – католик, а второй – только крещенный. В итоге, они оба начинают совершать приход. Может быть, им нравится атмосфера, а потом происходит так, что они просят о переходе. Есть и другие случаи, когда супруги принимают друг друга со своей верой и живут вместе, сохраняя свою идентичность.

– Есть, наверное, и те, кто пришел к этому самостоятельно...

– Да, есть люди, которые в поисках. За этим очень интересно наблюдать, потому что храм во время богослужения мы не закрываем, и есть люди, которые приходят в храм и сидят на последних лавках. Один раз придут, второй, третий, а потом набираются смелости, подходят, спрашивают или пишут. Так и происходит – люди, которые находятся в поиске, часто говорят о том, что не находят свое место в других традициях. В таких случаях я всегда думаю, что этим людям тоже нужно помогать.

– В последнее время православные деятели ведут активную общественно-политическую деятельность. Некоторым это нравится, но есть и те, кто критикует церковь. В связи с этим можно ли говорить о том, что за последние несколько лет люди православной религии обращаются к католицизму? Можно ли говорить о такой тенденции?

– Мне кажется, нет. Чаще всего, люди не переходят в католическую церковь из-за того, что они недовольны своей церковью. Чаще всего это происходит потому, что они не были связаны со своей церковью. Может быть, их крестили, но у них не сложилась духовная и церковная связи. Поэтому те, кто приходит и просит быть принятыми в католическую общину, – это, как правило, люди, которые никак не были связаны со своей церковью. Поэтому первое, что мы делаем, – никогда не принимаем людей сразу. Мы говорим, что если ты чувствуешь себя здесь хорошо, можешь молиться, а через некоторое время предлагаем познакомиться с учением католической церкви, ее традициями. Только после года епископы разрешают принять людей из других конфессий – чтобы у человека было время обдумать этот шаг.

– Вы уже 21 год живете в Татарстане. В церковь вы пришли достаточно молодым человеком – это был 1995 год, совершенно другая республика. Что поменялось, как вам работалось и какие отправные точки вы можете назвать?

– У меня было другое представление о духовном состоянии верующих католиков в России. Писали, что их много, они разбросаны по всей стране. И действительно где-то были общины. Например, в Оренбургской и других областях, где они, несмотря на отсутствие священников и церковных структур, держались как общины. Интересно, как они хранили молитвенники, переписывали их вручную. Но не везде так. Приехав в Татарстан, я понял, что здесь ситуация другая – не осталось пожилых людей, которые раньше держали общину. Не было ничего! Я думал, что приеду, меня кто-то встретит, какая-то община, но ничего не было.

– Вас никто не встретил?

– Уже был один священник. Он установил первые контакты с католиками – была община буквально из десяти человек, шесть человек из которых были католиками только потому, что их крестили на Украине, в Латвии. А другие были в поисках. С этого все началось. Конечно, мы знали, что католики по происхождению есть, но поиски были долгими. До сих пор иногда случается, что появляются люди, которые говорят, что они католики по происхождению.

Нам очень сильно помогла та атмосфера, которая была в Татарстане: всегда давали возможность через СМИ рассказать, что мы есть, чем занимаемся, как празднуем Пасху. После каждого интервью начинали появляться люди, которые говорили, что они католики, но не знали о том, что в Казани уже есть католический приход. Так что спасибо СМИ, что напомнили многим людям, что они католики (смеется). И главное, что у них есть в Казани католический приход.

– Сколько сейчас людей в приходе?

– Сейчас не менее 400 католиков, которые живут в Казани и в других районах Татарстана. Может быть, чуть больше. Храм по воскресеньям всегда полный, около ста человек его посещают.

– Вы приехали в Татарстан, и у вас было другое представление о том, как здесь обстоят дела. Но сейчас вы наверняка общаетесь с другими священниками и обсуждаете, как у них. Сильное отличие, например, моноконфессионального Нижнего Новгорода или Саратова от Татарстана, где всегда поликонфессиональные отношения заведены практически в ранг абсолюта? То есть везде, что бы ни делалось, происходит с оглядкой на то, что в республике не одна религия, а несколько. Эта особенность заметна?

– Да, я бы сказал, довольно сильно. В Татарстане не просто есть возможность реализоваться другим религиям – это всячески поддерживается. Конечно, очень важна атмосфера, которую создает правительство своей политикой. В других регионах во многих случаях как-то игнорируют друг друга – знают, что присутствуют другие конфессии, но в некоторых случаях не обращают на это внимание.

– То есть наличие межконфессионального баланса вам скорее на руку, это не повышенная конкуренция?

– Конечно. При общении с другими священниками я рассказываю, как у нас в Татарстане устроена межконфессиональная жизнь, но они не могут в это поверить. Власти некоторых других городов не создают пространство для выстраивания отношений. В республике это уникально, мне кажется. Для меня все эти годы встречаться с другими духовными лидерами – не формальность – я радуюсь, что есть такая возможность.

– А на религиозные темы спорите с ними?

– Нет, не спорим – это тоже говорит о качестве.

– Какие у вас взаимоотношения с православными священниками?

– Думаю, мне стоило бы уделять больше времени такому общению. Приход растет, больше времени требуется на участие в его деятельности, и времени просто так встретиться с православным священником уже не так много. Хотелось бы, чтобы было больше времени для общения, развития этой дружбы. Я часто ходил в Раифский монастырь, общался с отцом Всеволодом, вечная ему память, мы дружили.

– Были ли такие вещи в России, которые вас удивили? Вы человек, который родился на другом континенте. Наверняка, там вы не видели православных священников.

– Я помню, как первый раз участвовал в пасхальных богослужениях. Благодаря дружбе с православными священниками я имел возможность участвовать в этих богослужениях и следить за их ходом. Меня удивила красота богослужения, эта праздничность. Мне сначала показалось, что это абсолютно разные богослужения, но нет – больше сходств. Но я бы никогда так близко не смог это узнать, если бы не дружба со священниками. С 1995 года даже местные епископы узнали о том, что в Казани есть уже два католических священника. Они пригласили нас на праздник Петра и Павла – это была моя первая встреча с православной церковью, я тогда еще по-русски не разговаривал. Нас угостили кагором с теплой водой – раньше мы не знали, что это такое.

Для меня служение Казани – это огромное обогащение, потому что потом открылся межрелигиозный диалог. Первая встреча с муфтием состоялась в 1997 году, когда католический епископ впервые посетил Казань, и я с некоторым страхом и волнением шел на ту встречу. Это тоже что-то новое, потому что потом со всеми муфтиями, которые были в Татарстане, мы всегда хорошо общались. Это уникально, потому что в других регионах и странах католический настоятель воспринимается только своими прихожанами.

– Приход митрополита Феофана как-то сказался на этих взаимоотношениях?

– На рабочих – нет, а на личных – конечно. С владыкой Анастасием мы общались долгие годы, и эта дружба закрепилась временем. Что касается владыки Феофана, то еще не прошло столько времени, чтобы так общаться. Он очень активно действует – не знаю, откуда у него столько сил, энергии и времени. В те моменты, когда мы виделись, мы хорошо общались, тем более, что он служил в Аргентине. В шутку мы всегда говорим, что надо приехать в Аргентину и при каждой встрече думаем, когда и как это можно сделать. Он даже шутил и предлагал, чтобы я ему помог вспомнить испанский язык.

– Вы принадлежите к ордену «Воплощенное слово». Этот орден ставит своей главной целью служить в местах, где либо не очень много католиков, либо есть какие-то сложности. Я знаю, что в Сирии, в Алеппо, есть, например, приход этого ордена. Митрополит Феофан тоже в общем-то «антикризисный батюшка» и бывал в сложных ситуациях. Не видите в этом некой параллели?

– Мне нравится видеть, как он работает. Он – настоящий миссионер и предан своему делу.

– Эта чрезвычайная активность не нарушает некий баланс, который устоялся, например, между вашей конфессией, православием и исламом? Нет ли здесь каких-то противоречий?

– Нет, я не вижу противоречий, по крайней мере, по отношению к нам. Работать сложнее не стало, и взаимоотношение не поменялось. Наверное, должно пройти время, чтобы узнать друг друга больше. В моих планах было даже пригласить Феофана посетить наш приход в воскресный день. Я постараюсь успеть это сделать. Когда я приехал, я всегда чувствовал себя открытым по отношению к православной церкви.

– В этом вопросе была взаимность со стороны православной церкви?

– Да, были священники, которые сами шли навстречу, потому что у них было такое же желание. Но был и священник, который, зная, кто я, сказал, что не подаст руку еретику. Это был отдельный случай, но в большинстве случаев все было нормально: был и интерес, и желание узнать больше друг о друге.

Прихожане в первые годы смотрели с неким недоверием и страхом на представителей православной церкви. Конечно, были разные моменты, когда сильно критиковали присутствие католиков, но у меня была задача, чтобы они не чувствовали себя преследуемыми. Я думаю, это удалось, потому что православные священники всегда посещали нашу общину, имели возможность общаться с прихожанами. Сейчас католики сохраняют свою идентичность, но у них нет страха войти в православный храм, помолиться – я этим очень доволен.

– Передача Казанской иконы Божьей Матери была беспрецедентным процессом в плане взаимоотношения церквей. Вы, насколько я знаю, принимали в этом непосредственное участие. Как это было?

– Насколько я помню, инициатива шла со стороны администрации города. Все началось тогда, когда мэр Казани посетил нашу часовню, когда мы еще находились на Арском кладбище, чтобы лично осмотреть, как живут католики и где проходят богослужения. После этого я узнал, что готовится поездка в Рим для встречи с папой Иоанном Павлом II. Я находился в Риме и попросил разрешения отслужить мессу вместе с ним, потому что Иоанн Павел II каждый день служил в своем апостольском дворце и принимал паломников, священников, чтобы совершить с ними богослужение. На мое предложение ответили согласием, несмотря на то, что я с такой просьбой опоздал. Тогда перед началом богослужения секретарь спросил меня, видел ли я когда-нибудь Казанскую икону Божией матери. Я ответил, что нет. После богослужения я подошел и спросил, могу ли я ее увидеть. Меня отвели в комнату, где жил Папа. Икона висела над комодом рядом с его письменным столом – это было в 2003 году.

Ватикану тогда не было понятно, почему интерес к иконе проявляет город, мирские власти и почему во всем этом процессе православная церковь активно не участвует. Они хотели показать, что передача иконы – это своеобразный жест для улучшения отношений, они же не могли передать икону городу. Потом мало-помалу церковь стала больше интересоваться этим вопросом, и, слава Богу, передача состоялась.

– Фактически вы первый из казанцев, кто увидел эту икону?

– Может быть, я не знаю (смеется). Я никогда не задумывался об этом.

– Римская католическая церковь в России в восприятии многих все-таки ассоциируется с Европой, а к европейским ценностям сейчас достаточно прохладное отношение. Вы на себе это как-то почувствовали?

– Да, конечно, были моменты, когда это чувствовалось, но мое внутреннее убеждение состоит в том, что нашим прихожанам нужно давать понять, что католическая церковь – универсальная и желает пустить корни там, где она находится, и что она не является представителем какой-то политической силы. Я, кстати, никогда не поддерживал, чтобы католический храм называли костелом, потому что это польское слово – неправильно отождествлять католическую церковь с польской нацией, потому что не только в Польше есть католики. С самого начала мы начали духовную работу, чтобы люди никогда не идентифицировали церковь с определенной нацией или с политической силой.

– Вы уже знаете, кому вы передали свою должность, кто придет на ваше место. Его зовут Андрей Старцев. Могли бы вы рассказать об этом человеке?

– Это интересный случай, потому что он является прихожанином этого храма и знает приход с самого начала, и когда приход был зарегистрирован, он был студентом КАИ. После окончания учебы он решил посвятить свою жизнь богослужению, учился в Санкт-Петербурге, продолжил учиться богословию в духовной семинарии в Риме. Он также принадлежит ордену «Воплощенное слово». После рукоположения в священники его отправили в Омск, где он служил в католическом приходе. Потом он вернулся в Рим, чтобы продолжить учебу, и поступил в Папский Урбанианский университет. Там он поступил на философское направление. Он очень спокойный, рассудительный. Прихожане его знают.

– Планируете приезжать в Казань?

– Да, конечно, потому что с прихожанами сложились такие отношения, которые невозможно прервать из-за моего назначения на другую должность. Все прихожане стали родными. У меня есть группа в мессенджере WhatsApp – когда есть какое-то событие, отправляю фотографии, общаемся. Но я должен быть осторожным, чтобы не вмешиваться в деятельность будущего настоятеля, но, конечно, эти дружеские отношения я намерен сохранить.

Беседовал Антон Райхштат.

Комментарии

  1. Владимир 7 лет назад
    Замечательное интервью! Слава Богу, что есть такие замечательные и душевные люди, как о.Диогенес! Будем молиться о воссоединении христианских общин и мире.
Присоединяйтесь к нам в соцсетях!